– Я-то могу, только не дадут же мне машину без шофера! В двенадцатом году в Москве ловил я некоего Семинариста. Так вот он, чтобы налет сделать, тоже автомобиль нанял и шофера с механиком грохнул. Но я такой грех на душу брать не буду. Куда шофера денем?

– Напоим до беспамятства, и делу конец!

– Станет ли он пить?

– Ося, они в том гараже без стакана за руль не садятся! Ну, как тебе мой план?

– Ну хорошо. Допустим, сделаем, как ты говоришь. В Сосновку придется ехать ближе к вечеру – когда все конторы закроются и в доме останутся одни жильцы. Но тогда и сторож придет, а он меня узнать может!

– Мы тебе внешность поменяем. Он тебя небритым видел и с седыми волосами, а мы щетину тебе уберем, а волосы покрасим в черный цвет!

– Да… Все повторяется. И волосы я уже когда-то красил…

– Тем более, значит, не привыкать.

Тараканов еще немного подумал, а потом решительно махнул рукой:

– Эх, Ванька, была не была! Только предписание ты пиши, я в вашем совдеповском крючкотворстве не силен.

– Сейчас казенные бумаги не от руки пишут, а на машинках печатают, – сказал Маслов и полез под кровать. Он вытащил оттуда ящик странной формы и водрузил его на стол.

Внутри оказался старенький «Ремингтон».

– Вот, брательник приволок! Только я этой хреновиной пользоваться не умею.

Тараканов сел за стол, подвинул к себе машинку, вставил в каретку бланк:

– Диктуй!

«Картузно-шапочная мастерская» гражданина Шницера помещалась в подвале двухэтажного старого дома на улице Коммунаров (бывшей Киевской). Мастер – старик лет шестидесяти пяти, в очках с толстыми линзами, заказу обрадовался.

– Сделаем-с, товарищ чекист, в лучшем виде сделаем-с! И всего два червончика потребую. Вы в нашем ГПУ изволите служить?

– В республиканском, а к вам с проверкой приехал. Фуражку вот ветром унесло, поэтому приходится в цивильном ходить. Долго ли делать будете?

– Так к послезавтрему и сварганю. Материалец в наличии.

– А побыстрее нельзя? Мне в штатском неудобно на службе появляться.

– Да я бы и завтра сделал, но перед вами еще два заказа, а работаю я один – держать работников нынче накладно и хлопотно.

Костюм и сорочку он купил на Жигалинском базаре, а парикмахерскую выбрал большую, на Советской.

Когда мастер усадил его в кресло и поинтересовался, как гражданин желает стричься, Осип Григорьевич озвучил свою необычную просьбу:

– Видите ли, товарищ… Даже не знаю, как начать. В общем, познакомился я тут с одной. Такая вся, знаете, эдакая…

– Понимаю-с, – невозмутимо сказал мастер, – желаете наимоднейший фасон?

– Нет… то есть фасончик хотелось бы помоднее, но это не главное. Видите, какой я седой, а барышне моей двадцать лет. Я рядом с ней совсем старик. Нельзя ли мне цвет волос обновить?

– Можем-с. Я сейчас схожу в дамский зал, они такие услуги оказывают-с даже и мужеского пола лицам. Сей момент-с.

Вернулся парикмахер действительно быстро и не один, а в сопровождении коллеги. Тот осмотрел череп Тараканова и заявил:

– Ви будете брунет. Недавно ми получили отличную заграничную краску – дает радикальный черный цвет. Только я бы попросил гражданина прежде постричься и побриться, а потом – милости прошу.

Маслов его не узнал:

– Ося! Ты ли это! Я гляжу и думаю – что это за франт ко мне прется! А это господин Тараканов. Поворотись-ка, я на тебя посмотрю.

Посмотреть и вправду было на что. Из стареющего мужика, благодаря новой прическе, иссиня-черным волосам, тонким усикам и безупречному костюму, Осип Григорьевич превратился в светского льва – любимца женщин.

– Авто заказан и будет дожидаться нас послезавтра в четыре на углу Советской и Коммунаров, – сказал Тараканов вальяжно.

Весь вечер они подгоняли френчи и шаровары, пришивали петлицы и вставляли в них металлические кубики. Маслов прошелся по форме тяжелым утюгом, аккуратно сложил ее, завернул в газеты и крепко перетянул бечевой. Свертки и фуражки они положили в большую корзину, туда же Иван сунул два нагана.

– Тоже братец притащил? – спросил, кивнув на револьверы, Тараканов.

– Нет, это мои собственные.

– Куда прикажете? – спросил шофер, предупредительно распахивая перед Осипом Григорьевичем дверцу автомобиля.

– Давай-ка в сторону Венева.

– Слушаю-с!

Водитель крутанул ручку «Ситроена», и когда мотор загромыхал, проворно сел за руль и дал газу. Тараканова аж вжало в заднее сиденье.

Когда проехали деревню Крюково и вдоль дороги потянулись сплошные леса, Осип Григорьевич велел шоферу повернуть налево. Автомобиль въехал в чащу и остановился.

– Дальше дороги нет, – сказал водитель, оборачиваясь.

– А нам дальше и не надо. – Тараканов вытащил из кармана револьвер и наставил его на шофера. – Вы можете не опасаться, если правильно себя поведете, я вам вреда не причиню. Вот, выпейте это. – Осип Григорьевич протянул испуганному парню склянку с прозрачной жидкостью.

– Что это? – Голос у водителя стал хриплым.

– Это снотворное. Выпейте, и через несколько минут уснете. Я вас положу в какое-нибудь укромное место и, пока вы будете спать, воспользуюсь вашим автомобилем.

– Платить не хочите?

– Не хочу. Пейте, не вынуждайте меня стрелять. Снотворное хорошее, куплено в аптеке, можете не опасаться.

Водитель взял склянку, вытащил плотно притертую пробку, выдохнул и выпил все.

– Вот и молодец! – Осип Григорьевич достал из корзинки кусок рогожи и протянул его водителю. – Идемте в лес, там постелете на землю и ляжете.

Дождавшись, когда шофер уснет, Тараканов нарвал травы и забросал ею спящего. Закончив работу, Осип Григорьевич сел за руль и поехал обратно в сторону Тулы.

Маслов ждал его на Калужской. Переоделись они на половине пути к Сосновке. На краповых петлицах воротника френча Осипа Григорьевича красовались три кубика. Несостоявшийся веневский исправник довольствовался одним треугольником.

К бывшему дому гвардейского корнета они приехали, когда на улице было совсем темно.

– Ждите меня в машине, – бросил Тараканов Маслову, а сам, не сказав ни слова сидевшему на крыльце сторожу, проследовал в здание, помахивая портфелем из желтой кожи.

Подойдя к двери уполномоченного, он требовательно, по-хозяйски постучал.

– Кто там? – послышался недовольный голос.

– Открывайте, товарищ Чуев. Я старший сотрудник особых поручений губернского ГПУ Нейгауз.

– Минуточку! – В кабинете послышалась возня. Дверь открылась. Чуев стоял перед ним, застегивая пуговицы на воротнике гимнастерки.

– Здравия желаю, товарищ старсотос[84]! – гаркнул он.

– Вот предписание. – Тараканов достал затянутой в лайковую перчатку рукой из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги и сунул его уполномоченному, а сам прошел в глубину кабинета и сел за стол. – Доставайте делопроизводство, посмотрим.

– Сейчас! – сказал Чуев, но пошел не к набитому папками шкафу, а к занавеске, висевшей на веревке, натянутой между печкой и стеной комнаты. Он нырнул за полог, а когда вынырнул, то держал в руке револьвер.

– Чуев! Вы что, умом подвинулись? – грозно спросил Осип Григорьевич.

– Руки в гору! – приказал уполномоченный, поведя стволом оружия. – Ну, кому сказал.

Тараканов поднял руки:

– Ну, Чуев, я тебе это запомню!

– А ты меня, тварь белобандитская, не пугай, я не из пугливых! – Уполномоченный, не сводя глаз с проверяющего подошел к висевшему на стене телефону и поднял трубку. – Лиза? А, Надя, извини, не узнал. Надя, дай мне товарища Волохова. Волохов? Быстро дуй ко мне. Я тут контрика поймал. Дуй, тебе говорят! Да трезвый я, трезвый! Да, настоящий контрик. Быстрее ко мне, говорю! – Чуев повесил трубку, отошел к двери и открыл ее: – Давно из Парижа? Кем посланы? РОВСом?

– Чуев, я никакого Ровса не знаю, и прибыл я не из Парижа, а из Тулы. А ты за свои выходки вылетишь со службы с треском, это я тебе обещаю!