Офицер еще во время чтения зашевелил усами, автоматически вытянулся по стойке «смирно», и уже через полчаса тряские дрожки понесли Георгия прочь через амурскую тайгу. Государева служба доставки важных донесений и не менее важных персон взялась за дело со всем рвением – меняя лошадей на каждой станции, лихие черноусые фельдъегери гнали во всю мочь по раскисшим от осенней грязи проселкам, грозя вытрясти всю душу из усталого путника.

Кое-где тракт был в таком состоянии, что быстрее было сплавляться на лодке по холодным черным водам Амура, чем ползти по бесконечной слякоти дороги. Чем дальше продолжалось путешествие на север, тем суровей и неприветливей становилась природа. И вот наконец дорога подошла к концу. В сопровождении молчаливого проводника-тунгуса, уже успевшего надеть теплую зимнюю парку из собачьего меха, Родин прибыл к посту Де-Кастри. Следующим утром катер должен будет доставить путешественника на борт «Байкала», а пароход, в свою очередь, переправит его в южную часть Сахалина.

Белая чайка некоторое время летела вровень с палубой парохода. Порывистый холодный ветер трепал ее перья, бросая птицу то к пенистым гребням волн, то к грязному борту. Вскоре ей надоело ждать подачки, и она взмыла в низкое серое небо. С высоты птичьего полета было видно, что море, по которому пыхтел, кувыркаясь, кораблик, упирается с обеих сторон в берега. Один из берегов был ближе, и птица направилась к нему.

Узкая береговая линия прерывалась скалами, по широким песчаным пляжам были рассыпаны темные от воды валуны. На коричневом песке тут и там лежали переплетенные водоросли. Дальше, там, где не доставал прилив, начиналась низкая растительность, спутанные ветки кустарников с облетевшими листьями перемежались вечнозеленым стлаником. Оставшиеся кое-где желтые и красные осенние листья яркими пятнами привлекали к себе внимание. Стоявшие маленькими группами ели смотрели ветвями от моря, словно спрятавшись от ветра. Низкая растительность постепенно переходила в невысокий лес. На горизонте темнела гряда холмов, переходящая в далекие горы, силуэты которых едва угадывались в закрывавшей горизонт дымке.

В разрыве облаков вдруг показалось небо, неожиданное солнце осветило далекий лес, полоснуло по верхушке горы, отразилось от покрытого снегом склона и заиграло осенними красками по всей долине. Преображение было неуловимым и полным. Весь пейзаж приобрел глубину и насыщенность. Темно-зеленые, почти черные на ярком свету елки, желтые пятна лиственных лесов, красные клены перемежались с бурыми склонами холмов. Горы, покрытые снегом, стали хорошо видны. Небо очистилось, облака превратились из сплошного серого одеяла в аккуратные мотки сахарной ваты. Их тени бежали по долинам внизу, то открывая, то снова пряча разноцветные пятна, покрывавшие холодную землю.

Налетел порыв ветра, потемнело. Краски осенних лесов смазались и поблекли. Облака разорвало в клочья, небо словно опустилось, и снова тоска охватила унылый пейзаж.

В воздухе запахло дымом, чайка направилась вниз, к человеческому жилью. Сверху рыбачий поселок напоминал горсть семечек, небрежно рассыпанных между двух холмов. Черные от влаги бревенчатые хижины с покосившимися крышами без всякого порядка расположились вдоль впадавшей в море речки. Развешанные сети трепал ветер, людей не было видно.

Приближаясь к земле, пароход подал протяжный сигнал. Звук сирены еще больше взбудоражил пассажиров на борту. На палубу уже вывели арестантов первого отделения, и они исподлобья вглядывались в эти серые, ничего хорошего им не предвещающие берега. Надзиратель начал перекличку. Каторжане подавали свои ослабевшие голоса, в их глазах читалась крайняя степень бессилия и безнадежности. Пошатываясь, они в растерянности оглядывались вокруг.

– Садись на баржу! – скомандовал надзиратель, и те шеренгой начали спускаться по узкому трапу.

Это чувство тоски и безнадежности передалось и Георгию. Он стоял на палубе и наблюдал, как из недр парохода выводят новые партии преступников и погружают на баржи, и те, буксируемые небольшими катерками, направляются к берегу.

На палубу вышел Семен Семенович Ноговицын, доктор с Корсаковского поста.

– Сейчас наших понесут, – произнес он.

«Наши» – это больные из его лазарета, которым была нужна хирургическая помощь. Их везли с Корсаковского поста в Александровский за неимением там операционной комнаты. Когда Георгий узнал об этом, его возмущению не было предела: несчастные ждали операции месяцами, тогда как помощь им была нужна порою немедленная. Родин с Ноговицыным проследили, чтобы этих страдальцев как можно аккуратней перенесли на баржу, и на этом же судне двинулись к берегу.

– Это хорошо, что теперь у местного доктора будет подмога в виде такого специалиста, как вы, Георгий Иванович. А то нынче с этой вспышкой тифа в лазарете совсем тяжело стало. Хорошо, очень хорошо, что вас к нам направили, – приговаривал Ноговицын. – Вы куда теперь? Поедемте с нами в лазарет сразу?

– Я бы так и сделал, да сначала должен представиться вашему медицинскому чиновнику. Так что я сейчас прямиком к нему поеду.

Борис дал ему четкое указание: с парохода сразу отправиться к Филиппу Игоревичу Старопосадскому.

– Он тебе там все устроит, – многозначительно сказал тогда брат.

Что конкретно должен был ему «устроить» Старопосадский, Родин догадывался лишь отчасти. Возможно, просто похлопочет об его устройстве на острове, а может, и расскажет какие-то новые вводные относительно дела с японским мальчишкой. Так или иначе, Георгий распрощался с Семеном Семеновичем и только хотел взять извозчика, как к нему подошел какой-то мужчина в бушлате, перешитом из арестантского, и с уже заранее протянутым картузом начал сбивчиво тараторить:

– Третий день парохода жду, сударь, третий день почти не емши, подайте, Христа ради, на билет, денег-то я скопил, но теперича билет-то, билет… сто шестьдесят рублев билет… а я ведь отбыл свое уже, вольный, стало быть, человек… подай, ради Христа на билет…

Только Георгий сунул ему монету, как заметил, что с другой стороны приближается еще одна фигура, уже издалека снимая шапку. Тут молодой врач заметил извозчика и сделал ему знак.

– К Филиппу Игоревичу Старопосадскому мне нужно, довезешь?

– Довезу, чего уж, садитесь.

А позади уже выл собакой, ухал филином и крутился волчком какой-то сумасшедший, и старик в белой хламиде кричал, заглушаемый ветром:

– Покайтесь, православные! Покайтесь! Грядет…

Пост Александровский с первого взгляда не представлял собой ничего необычного. Небольшие одноэтажные деревянные домишки вдоль широких немощеных улиц – как в любом другом провинциальном городке. Возле некоторых домов даже были разбиты небольшие палисадники, правда растительность в них была весьма скудной. Хилые деревца и жидкие кустики – видимо, все, что росло в этих краях, – ничем не украшали окрестностей, а только придавали улице какой-то жалкий вид.

Вдруг по левую сторону дороги Родин заметил часовню, выделявшуюся среди остальных строений не только тем, что она была единственным каменным зданием, но и своей необычайной красотой.

– Сам государь император построил, опосля как из Японии вернулся, – с гордостью пояснил извозчик. – Это он когда еще цесаревичем был, ездил туды, а там лягаш басурманский на него нападение совершил. Обошлось, однако, все, миловал Бог. Так что вернулся государь и построил в благодарность за милость Божью эту часовню.

Вот, подумал Родин, японцы-то на нашего наследника престола покушались, а я теперь должен их наследника спасать. Интересный расклад получается.

Второе каменное здание, которое заметил Георгий, оказалось метеорологической станцией. Кроме того, там располагалась школа, как сообщил ему тот же извозчик, очень общительный мужичок.

Георгий обдумывал, а не расспросить ли его про пропавшего мальчишку, раз уж он такой разговорчивый. Но сначала решил увидеться с чиновником, как напутствовал брат. Неизвестно, что тот ему скажет. А с извозчиком он всегда сможет поговорить, как сказал Семен Семенович, извозчик тут вообще один-единственный – обычно все ездят на казенных.