Кунцевич подошел к стоявшим и посмотрел на женщину:

– Ба! Мадам Семипалова, Елена Алексеевна, госпожа горничная! Давно Гурия Георгиевича знать изволите?

Бухштабовская горничная начала всхлипывать, и Кунцевич переключился на «ротмистра»:

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Что же это вы, господин Приходько, сразу себя в штаб-офицерский чин произвели?

– А что же мне в сорок лет надо было в корнета рядиться? – усмехнулся отставной сыщик. – Можно с вами с глазу на глаз побалакать?

– Можно, конечно. Евсеев, уведите госпожу задержанную в надзирательскую, займите ее чем-нибудь, пока я буду с ее предметом беседовать, чаю, что ли, ей предложите.

Когда чиновник и задержанный остались вдвоем, Мечислав Николаевич уселся за стол и предложил Приходько сесть рядом:

– Ну-с, какие вы мне секреты поведать хотите?

Бывший полицейский усмехнулся, попросил закурить и, получив разрешение, достал из пиджака окурок сигары. Прикурив от канделябра и выдохнув клубок ароматного дыма, Приходько спросил:

– Можно Ленку не трогать?

– Можно-то можно, вот только что мне за корысть от этого?

– А я вам скажу кое-что.

– Говори.

– Вы грандом на Выборгской занимаетесь?

– Я, а что?

– И Трошку Чуйкова ищете?

– А ты откуда узнал?

– Так ихний дворник сказал. Господин Дурдин его ко мне присылали, службу предлагать. Я ж после отставки книговодством занялся – домовые книги господам домовладельцам веду.

– Постой, постой… Дурдин, это кто?

– Господин коммерции советник Дурдин, он изволит домом двенадцать по Кирочной владеть.

– И он тебя пригласил к себе на службу?

– Да-с. Вы же изволили ихнего дворника отругать за плохое наблюдение за исполнением паспортных правил. Вот господин Дурдин и решил, чтобы впредь такого не повторялось, возложить эту обязанность на профессионалиста, на меня то бишь.

– Теперь понятно. И что ты мне можешь рассказать про Чуйкова?

– А то, что он политикой занимается.

– Политикой?

– Да-с. Трошка-то у меня давно на примете. Его отец в строгости держал, а пареньку хорошо жить хотелось, вот он всякой ерундой и начал заниматься. Попадался пару раз по мелочи, но не привлекался – мы с батюшкой его… кхм… договаривались. Год назад, аккурат перед Пасхой, когда я вечером сидел в участке, явились туда охранники с жандармами и сразу к приставу. Через пятнадцать минут тот вызвал меня и околоточного и приказал идти с ними к Чуйкову, на обыск. Пошли. Обыскали Трошку гороховые, книжонки кой-какие нашли, ну и забрали его с собой. Я уж думал, все, поехал паренек соболей стеречь, а через неделю смотрю – он по улице гуляет! И не таился вовсе, получается, что не убег, а они сами его отпустили.

– Так, так, так… – Кунцевич задумчиво побарабанил пальцами по столу, – спасибо, Гурий Георгиевич, спасибо. Ну а коли ты Трошку хорошо знал, то и тех, с кем он водился, назвать можешь?

– Отпустите Ленку?

Кунцевич позвонил и приказал пригласить к нему Евсеева.

– Как себя барышня чувствует? – спросил Мечислав Николаевич у вмиг явившегося сыскного надзирателя.

– Чай пьют-с.

– Как допьет, так вы ее отпустите, и вот вам полтинник, дайте ей на извозчика. В рапорте про нее не упоминайте.

– Слушаюсь! – Евсеев ни капельки не удивился – такие сделки в сыскной заключались чуть не каждый день.

– Вот спасибо, ваше благородие, – поблагодарил Приходько после того, как надзиратель покинул кабинет.

– Ты вместо «спасибо» дело говори.

– Да, да. Трошка с блатом не водился – один безобразничал, так что с этой стороны знакомых его я не назову. Но дружок у него был – Адольф Сиверс, у его папаши аптека на Литейном. Неразлейвода они были. И главное, совсем разных полей ягоды, на чем сошлись, даже и не знаю.

– Спасибо, Приходько, спасибо. За такие сведения я и тебя бы отпустил, но не могу, уж больно много шороху ты навел. И как тебе такое в голову-то пришло?

– Это я все из-за Ярыжки, чтоб ему пусто было. Я слыхал, выгнали его? Значит, добился я, чего хотел. Пусть он, гад, теперь на своей шкуре мою судьбинушку испытает. Ну да, пошумел я тогда малость, каюсь, только зачем же сразу рапорта-то писать? Из-за него, змея, меня со службы поперли-то.

Полгода назад Приходько напился в трактире у Нарвских ворот и стал демонстрировать посетителям искусство стрельбы из револьвера, избрав в качестве мишени буфетную витрину с бутылками. Потом он оказал сопротивление вязавшим его чинам полиции и разбил нос помощнику участкового пристава Ярыжко.

– Ты сказал, что сейчас книговодством занимаешься. Сколько оно тебе дает? – спросил Мечислав Николаевич.

– Рублей шестьдесят-восемьдесят в месяц.

– Так зачем же она тебе сдалась, прежняя служба-то? Ты что, снова хочешь с утра до ночи по городу бегать за пятьдесят рублей?

Приходько хмыкнул:

– А коли взяли бы меня взад, я бы это свое жалованье вам, ваше благородие, отдавал бы.

«…Полагая, что «ротмистр», проявивший большую осведомленность по части производства обысков, мог принадлежать к числу уволенных со службы полицейских чинов, я начал розыск в этом направлении. Опросив участвовавших в обыске нижних чинов и услышав от них о приметах «ротмистра», я вспомнил о бывшем полицейском надзирателе Приходько, уволенном в прошлом году со службы. А после того, как бывший пристав Ярыжко рассказал мне, что Приходько вышел в отставку именно на основании его рапорта, я укрепился в своей уверенности. Достав в личном деле карточку Приходько, я приказал подчиненным мне чинам сыскной полиции обойти магазины офицерских вещей, и в одном из них – на Широкой линии Апраксина рынка, приказчики узнали в Приходько покупателя портупеи, погон и жандармской фуражки. Узнав адрес прописки Приходько, я распорядился произвести у него обыск, который дал блестящие результаты – вверенный мне полицейский надзиратель Евсеев нашел у Приходько китель, и фуражку, и большую часть похищенных денег. Приходько я довел до полного сознания, и он рассказал мне следующее: «Книговодство, которым я в последнее время занялся, меня не удовлетворяло.

Я искал живого дела, месяц назад явился в канцелярию градоначальства и подал прошение о зачислении в штат надзирателей. Прошение возвратили обратно. Спустя неделю я встретился на улице с Ярыжко, который похвастался, что его назначили участковым приставом в Петербургскую часть, и всячески надо мной изгалялся. После этого я стал думать, как бы учинить нечто такое, что доказало бы, что пристав Ярыжко не на своем месте. Я избрал орудием мести господина Бухштаб…»

Шереметвский дочитал рапорт и встал из-за стола:

– Молодец, Мечислав Николаевич, умница! Я немедленно доложу его превосходительству! Можете рассчитывать на награду.

Квартира Сиверсов располагалась в задних комнатах аптеки и вся пропахла лекарствами. Сыскные нагрянули туда рано утром и переполошили всю семью. Адольф оказался постарше своего друга – согласно виду на жительство ему было двадцать пять лет. В отличие от своего батюшки, который при виде чинов полиции начал трястись и охать, молодой Сиверс нежданных гостей не испугался и, что называется, стал «качать права».

Начали обыск. Копавшийся в письменном столе молодого Сиверса сыскной надзиратель извлек на свет божий бархатный альбом, наполненный старинными монетами, и подал его Мечиславу Николаевичу. Монет было немного – не больше сотни. Все они были с немецкой педантичностью рассортированы по номиналу и году выпуска. Чиновник для поручений перевернул несколько тяжелых листов и удовлетворенно хмыкнул:

– Получается, и правда бандиты у Хромова монеты забрали, а то я уж стал на наших грешить. А он, пожалуй, всю эту кашу и заварил. – Кунцевич внимательно оглядывал Адольфа. – Набрал пацанов молодых, запудрил им мозги и послал на дело. Если это так, то где-то здесь мы должны найти пятьдесят тысяч.