Когда привели Химишинцаню, надобность в ней отпала.

— Цветы я, правда, купил возле рынка, зачем из этого делать проблему... Ну, взял и отвез в Нетесов Марте: у дочери день рождения.

Надеялся, что после этого Наталья Филипповна отпустит его, извинившись за безосновательное задержание. Он даже слегка выпятил губу и поглядывал высокомерно. «Мама не допустит, чтобы меня оскорбляли».

Но едва в кабинет вошла Марта с ребенком, выражение лица у Бориса сразу изменилось, стало унылым и кислым.

С Мартой Борис познакомился на танцах. В клубе играли сельские музыканты — гармошка, скрипка, барабан. Девушка пряталась за плечи старших подруг, смущенно отводила глаза, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из незнакомых хлопцев. Даже после короткого: «Потанцуем?» — не подняла головы, молча ступила вперед и закружилась-поплыла. Глянула на парня, только когда отвечала на его вопрос: «Как зовут?» — «Марта».

Следующий танец тоже танцевали вместе. Борис пришелся ей по сердцу: скромный, культурный («прошу», «пожалуйста», «извините»). Что немного старше ее, даже нравилось: сама чувствовала себя с ним взрослее. За весь вечер Борис ни разу не уступил ее нетесовским парням. Только скрипач принимался настраивать инструмент, он уже спешил к Марте. Потом столько раз встречались — счет потерялся. Пошли дожди, и шефы колхоза (Борис был от больницы) в ожидании лучшей погоды задержались в селе.

В прощальную ночь Марта жалась к Борису, словно замерзла. Согревали ее долгие поцелуи. «Я, Mapточка, решительный — давай распишемся». И настаивал, чтоб разбудила мать. «Хочу поговорить». Будить не довелось: мать, наверное, услышала разговор и вышла из спальни, как только скрипнула тяжелая дверь. «Так вот, мама, — заговорил Борис, — мы с вашей дочерью решили пожениться. Не буду напоминать, что я закончил медицинское училище, умею играть на пианино... Об этом умолчу. А Марта для меня — сердце!» — ударил себя по груди.

Сливканя перевела взгляд на дочь. «Да она же еще ребенок». Растерянно опустилась на лавку...

На рассвете жених с невестой уехали в город. Там шел интересный спектакль — приехали с гастролями известные артисты, вот и не хотелось упустить благоприятный момент. А поздно вечером возле хаты остановился вишневый автомобиль. Борис вылез из-за руля. Он был в элегантном костюме, в импортных туфлях на высоких каблуках, в светлой рубашке, которая была схвачена на груди, вместо пуговиц, шелковыми шнурочками.

Сливканя только подумала: «Где же Марта?» — как услышала: «Ну, поехали, мама, наших посмотреть и себя показать...»

На следующий день ей не было прохода. Соседи заходили в хату, знакомые останавливали на дороге. «Богата ли сваха?» — «Видно, денег куры не клюют». — «Так, говорите, Борис у нее один?» — «И четыре комнаты! Ого-го!..» — «Рай для Марты!» — «Город — не село...»

Больше всего нетесовских интересовала будущая сваха. Сливканя скупо отвечала: «Такая из себя — ничего женщина».

Наконец дождалась воскресенья, когда обещала приехать Любава Родиславовна. Поднялась чуть свет. К обеду на столе уже некуда было поставить хрустальную посуду, одолженную у соседей.

До позднего вечера выглядывала Сливканя на дорогу. Уже и ночь наступила, а она все прислушивалась, не гудит ли машина. Так и легла, вся в ожидании, переживая, не случилось ли беды в дороге, ведь машин на трассе что мушек в поле. И навалился на Сливканю каменный сон.

Утром ни вернувшаяся одна Марта, ни позванная на помощь соседка не могли поднять ее с кровати: Сливканя помирала от жара великого...

Пришла бабка Христя. «У тебя болезнь в самое сердце вселилась». Дала для вида какое-то зелье: «Пей три раза в день». А сама так изменилась в лице, что только слепой не увидел бы: Христя бессильна. «Позовите врача», — шепнула и ушла.

«Скорая помощь» приехала в Нетесов, когда женщины уже перенесли тело Сливкани с кровати на скамью...

Осенний ветер стрясал с тяжелых туч частые мелкие капли. Вперемежку со слезами они катились по в одночасье поблекшему лицу Марты. На кладбище как упала на колени у могилы, так поднялась только в сумерках, хотя подруги все время просили, умоляли, чтобы шла домой: «Застудишься». У нее и правда началось воспаление легких. Надеялась: пройдет — и липовым цветом, майским медом выгоняла простуду, но все же довелось лечь в больницу, «У вас будет ребенок», — сказала молоденькая врачиха, почти ровесница Марты...

И вот Марта с маленькой Романой в кабинете Натальи Филипповны.

— Скажите, Марта, какого числа вы родили дочку?

— Разве Борис не знает?

— Хочу услышать от матери.

— Седьмого марта. — Прижала Роману к груди, а детские глазенки перескочили на отца.

— Вчера вы отмечали какой-то праздник?

Задумалась, будто вспоминая. Прошедший вечер и правда можно было считать праздником — нежданно в Нетесов приехал Борис. Марта уже спала. На стук открыла дверь. Он, стараясь не шуметь — Романа спит, — подошел к столу. Разговор не клеился. «Как живешь, Марта?» — «Что тебе до этого». — «Почему ты так говоришь?» — «От великого счастья и радости: тебя увидела». — «Не шути так».

Он сел и продолжал: «Я, Марточка, решил с тобой законно расписаться. Давай поженимся. Хочешь, переедем в Синевец, а нет — сюда к тебе переберусь. Романа же наша: твоя и моя. Я не забываю и не забуду...»

О, сколько Борис наговорил! На год хватило бы. У Марты на сердце становилось то сладко, то горько. Чувство стыда и обиды, боязнь нового обмана растравляли боль. Может, и правда Борис пришел с добрыми намерениями, но Марта не верила. И теперь с раздражением ответила:

— Не было у нас никакого праздника.

— И цветов Борис не приносил?

— Каких цветов?

В кабинете щелкнул динамик. Кушнирчук нажала кнопку.

— Слушаю... Сейчас иду, товарищ майор.

У дверей оглянулась.

— Думаю, не подеретесь до моего возвращения.

Старший лейтенант не боялась, что свидетель Марта Сливка и подозреваемый в совершении преступления Борис Бысыкало сговорятся и будут давать неправдивые показания. Для сговора у них было достаточно времени в Нетесове. Да и в кабинете начальника Наталья Филипповна имела возможность слышать их разговор — селектор остался включенным.

Они не разговаривали. Марта задумчиво хмурилась. Романа играла с куклой, и казалось, вот-вот доверчиво протянет ручонки к Борису. Для нее не существует «чужих» людей: каждый вечер сельские хлопцы и девчата приходят к Марте, играют с Романой, ласкают ее, и она с радостью тянется к любому. Дочка Марте не помеха. Колхозный слесарь Назаренко, добрый, душевный толстяк, сам приходил и через знакомых передавал: «Готов стать Романе отцом». Марта не сказала ни «да», ни «нет». И на Борисово предложение: «Давай поженимся» — тоже промолчала.

Теперь в душе Бориса как бы звучали два противоборствующих голоса: один призывал к решительным действиям, другой — к осторожности, холодному разуму. Бысыкало не знал, чему же отдать предпочтение, а молчал.

Марта на него не смотрела. Раздумывала, зачем же вызвала ее Наталья Филипповна, зачем оставила их одних? Чтоб поговорили? Она уже сыта разговорами. Взглянула на Бориса и отвернулась. Что, на нем свет клином сошелся? Вон Назаренко каждый день заглядывает в сувенирный цех: «Не поломался ли станок?» Марта вышивает золотое солнце и красную калину, мережит воротнички и фартучки для кукол, которые заказывает какая-то зарубежная фирма. Находит еще время петь в молодежном сельском хоре. Ее, соловушку, никто в Нетесове перепеть не может.

И не только Назаренко засматривается на тоненькую, ладную Марту. Но она никого, кроме Бориса, не знала. Он приходил в ее сны, хотя старалась забыть. Не ждала его. И в мыслях не было, что явится вдруг среди ночи. Заявился. А потом пришел капитан Крыило и забрал Бориса. Марте показалось, отобрали у нее затаившуюся надежду.

Вошла Наталья Филипповна, села за стол.

— Так вот, Борис, дочка родилась седьмого марта, а вы ходили вчера отмечать именины. Как это случилось?