Эмма перегнулась через прилавок:

— Можешь меня после работы подождать? Есть предложение...

Сухарев ждал ее в сквере. Она пришла в новом красивом пальто. И сразу спросила:

— Ужинать будем?

— Извини, но я не подготовился. Денег с собой нет.

— Подумаешь, беда. Ладно уж, дам взаймы.

— Э-э, нет. Это не в моих правилах.

— Ишь какой принципиальный! Ну ладно, обойдемся. Погода хорошая. Так у меня предложение...

— Насчет чего?

— Насчет того, что деньги у тебя будут. Что это за мужчина без денег? Надо же тебе помочь.

— Но ты ведь мое служебное положение знаешь...

— Ну и что? Одно другому не мешает. Ты в Вологде был?

— Не приходилось.

— Вот хорошо. Город посмотришь, проветришься. Еще и подзаработаешь.

— Каким образом?

— Привезешь мои вещички. Зайдешь к одному человеку, он чемодан тебе даст. И все дело. Привезешь его в Москву. Просто, легко и за хорошую плату. Ну и везет тебе — с моей, правда, помощью.

— А что за чемодан?

— Трусишь, что ли? Вроде на тебя непохоже. Да ты не волнуйся, я встречу... А в чемодане кое-что из старенького: иконки, холсты... Ну и как?

— Даже не знаю...

— Чего не знаешь? Сто пятьдесят, а может, даже двести получишь, не считая дорожных расходов. Мелочиться не буду.

— Соблазнительно, конечно.

— Ну и все. Нечего раздумывать. Ведь хочется небось поехать, а?.. Я же вижу. И не ломай голову. Так и скажу шефу... Не сомневайся. Деньги за товар заплачены.

Сухарев доложил Бурмину о предложении Эммы. Тот сказал, что придется ехать. Позвонил полковнику. Собрали совещание.

Полковник Шульгин шутил:

— Гляди, Сухарев, в сердцееды выходишь. У дам полусвета успех имеешь. Смотри и вправду на крючок не попадись.

— Что вы, товарищ полковник. Она, видно, сильно пьет. Больше коньяк или водку. Как напьется — смотреть противно. Годы скрывает. Говорит, что двадцать шесть, а ведь ей за тридцать.

— Но она довольно смазливая.

— Вы ее видели?

— Полюбопытствовал. Проверил твою характеристику.

— Ну и как?

— Совпадает с моей. И когда же тебе ехать?

— Она позвонит и билеты даст.

— Вот это забота! Ты сам чемодан не вскрывай. Посмотрите содержимое с Елкиным. Он с тобой поедет. Нужно узнать, что за артель орудует. Елкин там на несколько дней останется. Чемодан вскрывайте со всеми предосторожностями. Они его небось с «заметками» закроют. Учтите... Тебе впервые с дамами дело иметь приходится?

— Так точно, впервые. И хорошо бы в последний раз.

— За это не ручаюсь. У французов есть такое мнение, что за всяким преступлением нужно искать женщину. И сейчас это нередко так и бывает.

— Эмма теперь будет гонять меня с поручениями. В доверие вошел...

— Вот это и хорошо и плохо, — прервал Сухарева Бурмин. — Работы уйма, а что я один... — при этом Бурмин вопросительно посмотрел на Шульгина.

— Не прибедняйся, Володя. Я тебе в людях не отказываю. Но у тебя размах больно широкий.

— Так ведь дело такое. Когда остаюсь один, получается как в той пословице: «Хвост вытащишь, нос увязнет».

Эмма наказала Сухареву обратно из Вологды ехать поездом:

— Вдруг багаж в аэропорту станут проверять? Сейчас это бывает. А в поезде спокойненько доедешь. Я встречу тебя на вокзале. Телеграмму дашь на адрес моей подруги.

— А я в историю какую-нибудь не попаду?

— Если будешь все делать с умом и слушаться, никогда ничего плохого не случится. Неужели трусишь?

— Это же, можно сказать, контрабанда. Неприятно все-таки...

— Да брось ты. Человек волен свои вещи продавать повыгодней. Верно? Что здесь плохого? Это вещи частного лица, он их дарит. Я тебе точно говорю. Так что нечего бояться.

— Я не боюсь, просто непривычно...

— А без денег сидеть привычно? Я ж тебе не наркотики привезти поручаю.

— Ну ладно, да это я так...

В Вологде вторые сутки лил дождь. От аэродрома ехали автобусом мимо Спасо-Прилуцкого монастыря, потом по улице с рублеными, украшенными резьбой домами. Город показался Сухареву уютным, и, несмотря на непогоду, было такое ощущение, будто побывал уже здесь когда-то.

После обеда Сухарев отправился по указанному адресу. Связной оказался молодым мужчиной лет двадцати пяти, с невыразительным и каким-то странным лицом: нос перекошен, одна бровь выше другой. Он не пригласил Сухарева в квартиру, а остановился с ним в подъезде и, выслушав, сказал:

— Понятно. Эмма барахлишка не прислала?

— Нет.

— Чего ж? Ведь я ее просил кое-что из женского. Если поедешь в другой раз, напомни. Насчет посылки завтра приходи на автобусную станцию, жди слева у кассы, подойдет человек с чемоданом. На чемодане вверху красная наклейка с оленем. Он у тебя время спросит, а ты скажи, что часы остановились. И все.

С Елкиным Николай встретился у магазина «Сувениры», Коротко сообщил новости. Договорились, что Елкин завтра зайдет в гостиницу после того, как Сухарев возьмет «посылку».

Николай бродил по городу и чувствовал себя непривычно праздным. Он шел вдоль реки, смотрел на мальчишек, которые удили рыбу, купались, несмотря на прохладную погоду, и думал, что вроде совсем еще недавно, как и они, ездил на рыбалку, купался до посинения и мечтал о героических подвигах, о борьбе со шпионами. И вот он борется со злом, но в этой борьбе приходится каждодневно трудиться, порой быть «на побегушках» и выполнять много неприятной работы...

Незаметно ушли тучи, проглянуло солнце, и город повеселел. Сухарев почувствовал, что голоден: днем только выпил кофе с ватрушкой. Но в столовую идти не хотелось. Он зашел в магазин, купил еды, ушел на берег реки и там удобно устроился и перекусил. На той стороне ослепительно горели в окнах домов отсветы оранжевого солнца, сверкали маковки церквей, гомонили грачи на старых березах.

На другой день после встречи на автобусной станции Сухарев поехал прямо в гостиницу. Чемодан был большой и тяжелый. Когда пришел Елкин, они с помощью линзы тщательно осмотрели его. Сбоку, на крышке, был наклеен едва заметный кусочек прозрачной пленки. Они осторожно сняли ее, открыли чемодан.

На свернутом в трубку холсте изображены молоденькие девушки в светлых атласных платьях. Живопись старинная, холст в мелких трещинках. Подпись художника разобрать было невозможно. На втором небольшом холсте — сцена венчания в церкви. На следующем — голова пожилой крестьянки. На последнем — сбор винограда на фоне залитого солнцем южного пейзажа. Кроме холстов, в чемодане было восемь икон. Елкин все сфотографировал, записал размеры и материал.

Сухареву больше всего понравилась иконка, изображавшая рождение Христа. Каждая, даже самая маленькая, фигурка была тщательно выписана. Рядом с новорожденным — корова, мирно жующая сено. Богоматерь держит руку на голове младенца. Улыбка освещает ее юное лицо. Вокруг яслей стоят длиннобородые старцы.

— Здорово сделано, ничего не скажешь. — Сухарев осторожно положил икону на место.

Елкин закрыл чемодан.

— Коль, как ты думаешь, на какую сумму здесь ценности?

— Картины самое малое по шестьсот-восемьсот, значит, тысячи две. Насчет икон не скажу.

— Ну все-таки хотя бы приблизительно...

— К чему гадать? Ясно, что ценность немалая. Иначе меня не стали бы посылать со всем этим возиться. Значит, расчет есть. Мне вот только непонятно, почему Эмма не вызвала кривоносого или кого другого. Зачем ей меня вмешивать понадобилось.

— А ты не раздумывай. У них, видно, свои соображения. Зря бы не послали. Может, испытывают. Видят, парень ты симпатичный, расторопный.

В Москве на вокзале Эмма встретила Сухарева. Взяв его за лацкан пиджака, ловко вложила в карман конверт с деньгами, потом расспросила о поездке, а когда Сухарев передал ей просьбу кривоносого, пренебрежительно хмыкнула:

— Жадный он очень. Ведь много зарабатывает, но все ему мало. Женскими импортными тряпками приторговывает, Я ему говорила, чтобы не возился с барахлом, а он от жадности ничего не видит. Я на тебя почему полагаюсь? Пьешь ты мало, с осторожностью. А ведь многие мать родную пропить готовы, если им в руки деньги начнут идти. А ты о чем мечтаешь?