— Да, скорей всего, — уже с меньшей уверенностью ответил Олег Семенович. — Тем более что спрашивать буду не я, а такой симпатичный молодой человек, как вы. Это действует подсознательно.

— М-да. А я почему-то сомневаюсь, — покачал головой Виталий. — Вот если б хоть что-то предварительно знать, допустим, об этом Валере.

— Ну чем же я могу вам помочь? — Олег Семёнович растерянно огляделся, словно ища что-то вокруг себя. — Я этого подонка решительно не знаю.

— Почему же тогда вы заранее считаете его подонком? — укоризненно спросил Виталий.

— Почему? — наливаясь гневом и покраснев, переспросил Олег Семёнович и с силой сжал свой зонтик, словно собираясь ударить им кого-то. — А откуда у него столько денег, машина?

— Машина? — переспросил Виталий.

— Конечно. Она без машины не знакомится, по-моему, — резко отрезал Олег Семёнович и продолжал: — Думаете, он всё это честным трудом заработал?

— А про деньги вы… — начал было Виталий.

— Догадываюсь, — перебил его Олег Семёнович. — За его счёт, полагаю, в Сочи моталась, дрянь эдакая. А подарки? Он ещё моей дурище делает подарки, представляете?

— Валера?

— Ну, надо полагать. И признаюсь вам, признаюсь, — он приложил пухлую ладонь к груди. — Эту вещь я нашёл у неё в сумочке. И спрятал. Золото ведь. Золото! Проба стоит. Она потом обыскалась, но нам ни слова.

— Что же это за вещь?

— А я вам сейчас её покажу! — азартно воскликнул Олег Семенович. — Я её захватил с собой. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь. Из чистого золота.

Он схватил свой портфель, утвердил его на толстых коленях и, торопливо перебрав какие-то папки и свёртки, достал перевязанную бумажной верёвочкой коробку, пояснив:

— Коробку эту я у жены нашёл, пустую.

Он с некоторой долей торжественности открыл коробочку и вынул золотой кулон в виде сердца на тонкой, тоже видимо, золотой цепочке. Кулон был большой, аляповатый и тяжёлый, носить его было, наверное, неудобно. Виталий повертел кулон в руках и неожиданно заметил на тыльной его стороне не очень аккуратно соскрёбанную надпись.

— Тут что-то было написано, — сказал Виталий, поворачивая кулон к свету и пытаясь прочесть.

— Да-да, — поспешно согласился Олег Семёнович. — Но ничего невозможно разобрать. Я уже пробовал, даже с лупой.

— Ну, — улыбнулся Виталий, — мы читаем и вовсе удалённые тексты. Разрешите, я покажу это нашим экспертам? У вас есть время?

— Конечно, конечно, что за вопрос, — нетерпеливо согласился Олег Семёнович. — Признаться, мне и самому любопытно.

— Тогда попрошу подождать.

Из комнаты они вышли вместе.

Через полчаса ответ был готов. Надпись гласила: «Моей любимой женщине. Н. Птицын. Сочи. Октябрь, 1985 год». Прочитав её, Олег Семёнович облегчённо вздохнул.

— Слава богу, это адресовано не Марине.

— Это можно было предположить заранее, — усмехнулся Виталий. — Тем интереснее знать, откуда у неё эта вещица. И кто такой этот «Н. Птицын».

— И кто такая «любимая женщина», — успокоенно и даже несколько игриво добавил Олег Семёнович, оглаживая рукой клинышек своей бородки. Впрочем, он тут же снова озабоченно нахмурился. — Да, но всё-таки как это попало к Марине, хотел бы я знать. Вы как полагаете?

— Подарок. И судя по всему, краденый.

— О господи! Что же эта идиотка думала, зачем брала! — воскликнул Олег Семёнович, у которого минутное благодушие сменилось новым приливом гнева и испуга. — С ума с ней сойти можно, честное слово. Просто с ума сойти.

— Я всё узнаю и вам сообщу, — заверил его Виталий. — Но для этого мне придётся побеседовать с Мариной, причём с глазу на глаз, вы понимаете это?

— Вполне, — удручённо согласился Олег Семёнович и сделал как бы успокаивающий жест пухлой рукой. — Я полностью вам доверяю. Полностью. Господи! — вдруг, спохватившись, воскликнул он. — Столько времени беседуем, а я даже не знаю ваше имя-отчество, только фамилию.

— Меня зовут Виталий Павлович.

— Прекрасно. Так вот, Виталий Павлович, повторяю, полностью вам доверяю. Беседуйте, беседуйте, — в тоне его проскользнули даже какие-то покровительственные нотки, но тут же, словно сам испугавшись своего взрыва, тихо и торопливо добавил: — Только, ради бога… жене я бы не хотел… больное сердце, знаете. И потом, она решительно ничего не знает. Решительно. И про него тоже, — он указал на лежавший перед ним в коробочке кулон. — Да, кстати! Может быть, оставить его вам?

Это была высшая степень доверия, как понял Виталий.

— Пожалуй, это необходимо даже, — согласился он. — Мы сейчас всё оформим, как положено.

— Бросьте! Это же не моя вещь.

— Но и не моя.

Вскоре они простились, вполне довольные друг другом.

В таком духе Виталий и доложил об этой встрече Цветкову.

— Хм, — потер подбородок Фёдор Кузьмич и посмотрел на разложенные по росту карандаши перед собой на столе и даже поправил их слегка, потом сказал: — Беседа полезная, ничего не скажешь. Тип, однако. Упустил девчонку, а теперь за голову хватается.

— Ну а нам что делать? — озабоченно вздохнул Лосев. — Тюрьмой воспитывать? Чепуха это. Тюрьма — кара, и больше от неё требовать ничего нельзя.

— Нет, милый мой. Всё-таки каждого можно заставить уважать закон. Почти каждого. Вон криминологи наши, я читал, даже цифру вывели. Двадцать процентов людей, из числа не совершивших преступление в удобных, выгодных условиях, не совершили его из страха перед законом.

— А остальные восемьдесят?

— А остальные из-за честности своей, совести. Но двадцать процентов, выходит, подавили свою плохую наследственность, чувствуешь? Вот оно как. И вот чего нам в первую очередь надо добиваться, я полагаю. Из преступившего закон сделать боящегося закона, а потом — уважающего закон. А вот из злого доброго — это мы сделать не можем.

— Конечно, — согласился Лосев. — Только заставить уважать закон — это тоже, я вам скажу, непросто. Не бояться, а уважать. Тут надо всё-таки какую-то долю нравственности привить, чувства справедливости, совести.

— Верно, верно. Всё непросто. Однако надо. Никуда не денешься. А для этого, между прочим, мы сами должны в первую очередь пример показывать справедливости да совести. А всегда ли показываем? То-то и оно.

— Вот где гласность-то нужна, Фёдор Кузьмич, — запальчиво произнёс Лосев. — А вы помните, насчёт тех угнанных машин что говорили, когда корреспондент у нас был на прошлой неделе? Вы говорили, «это не для печати». Два работника милиции ночью остановили машину, убили водителя, а машину угнали. И таких три эпизода.

— Очень это наш престиж перед населением укрепит, по-твоему? — со злой иронией спросил Цветков. — Дали обоим высшую меру, и баста.

— А слухи?! — воскликнул Виталий. — Сколько слухов по городу пошло? Уже не два человека, а десять, уже банда целая якобы действовала. И не три эпизода, а двадцать три за ними было. Это что, укрепляет престиж, по-вашему? А само умолчание наше, думаете, не комментируется?

— Ладно, — угрюмо заключил Цветков. — Не наша это установка, не нам и обсуждать.

— А кому обсуждать? — не унимался Виталий. — Ох, Фёдор Кузьмич, сами рассказывали, до чего так дойти можно.

— Не бойся, умнее нас люди над этим думают. А нам жуликов ловить надо.

— Ну да. Нам жуликов ловить, другим сеять, третьим строить.

— Я про народ не говорю. А с нас спрос в десять раз больше.

— Так ведь милиция наша сама из народа, — усмехнулся Лосев. — Откуда же ей быть лучше его? Поэтому всякие люди у нас есть. Одних лучших не отберёшь, лучшие всюду нужны.

— Всюду не так нужны, как здесь. Нам именем государства власть дана, какая-никакая, а власть. Это знаешь какой инструмент? То-то же. Ну ладно, Лосев, — вздохнул Цветков, — хватит. Вечно с тобой влезешь в философию, — он решительно собрал со стола карандаши и сунул в деревянный стакан, как бы приступая к главному разговору. — Вернёмся к делу, — решительно объявил он. — У тебя есть материал для беседы с этой Мариной?

— Думаю, есть.