Светлана улыбнулась:
— Вы ничего не смыслите в русалках, Фридрих. Если бы вы оставили меня у себя в номере, то утром я бы дошла до реки и утопилась. А теперь поздно — я ваша законная супруга.
Под натиском ее слов, граф совсем пригнулся к земле, и Светлана, став коленями на мостовую, обвила руками шею своего избранника.
— Князь примет наш союз, будьте покойны, граф. Благодаря моей крови, вы станете русским, а русских князь любит. И потом, как сказал Федор Михайлович, русская женщина все разом отдаёт, коль полюбит, — и мгновенье, и судьбу, и настоящее, и будущее: экономничать не умеют, про запас не прячут…
Граф замер.
— А единственная любовь, которую привил мне князь — это любовь к земле русской. Но вы научите меня другой любви, и в будущем я сумею полюбить вас, я знаю. Ну же, не томите меня… — княжна звонко рассмеялась. — Мне кажется, я сейчас умру от разрыва сердца, я уже сбилась, считая его удары. Я не крикну, обещаю… — прошептала она, сильнее откидывая голову.
Граф нащупал шею и вонзил в кожу острый ноготь в том месте, где оставило заметный след серебряное колье. Светлана стиснула зубы.
— Не жмурьтесь, Светлана. Другой боли не последует — я не разорву вашу прекрасную шею клыками.
Он опустился на холодные камни и заставил жену лечь к себе на грудь. Расстегнутое платье легко соскользнуло с плеча, и граф поймал губами набухшую каплю. Еще поцелуй становился все жестче и жестче, и вот уже из крошечной ранки в горло хлынул горячий поток. Он едва не захлебнулся, однако сумел удержать губы на ране, чтобы не забрызгать платье кровью. И не отрываясь от горячей шеи, нащупал пиджак, чтобы накинуть на голову.
Белая ночь превратилась в привычную чёрную. Петербургской луне не стоило смотреть на рождение нового вампира… Ой, простите, упыря, если не сказать хуже… Впрочем, графу фон Кроку хотелось верить, что в слове «мерзавка» изначально действительно заложено значение «холодная». Шея Светланы, щеки и плечи — все холодело под его пальцами. Осталась одна ночь до поста, но он обязательно вернётся после второй войны. Если, конечно, жена не позовёт его раньше, ведь между ними теперь кровная связь, а это куда сильнее всех брачных уз вместе взятых, будь они языческими, византийскими, да любыми другими, когда-либо существовавшими под Луной.
Фридрих медленно поднялся с колен, держа в руках бездыханное тело жены. Молодая графиня фон Крок зашевелилась лишь у Аничкова моста и бледной рукой откинула с лица пиджак, которым заботливо прикрыл ее муж. Граф осторожно поставил ее на мостовую, и Светлана, игнорируя протянутую руку, поспешила сделать шаг самостоятельно, однако, пошатнувшись, тут же привалилась к ограде моста.
— В тишине бездыханной ночной ты стоишь у меня за спиной, я не слышу движений твоих, как могила, ты темен и тих. Оглянуться не смею назад…
Голос ее больше не замирал, а звучал подобно перезвону плохо настроенной арфы.
— Это снова Сологуб… Есть пророк в своем Отечестве. Вот он… Это было на рождественской открытке… Откуда он мог знать…
Светлана оглянулась. Шумный город будто вымер. Не было видно ни фонарщиков, ни дворников, ни даже запоздалых гуляк… Точно все знали, что сейчас небезопасно вставать на пути у странного субъекта в сером пиджаке, без шляпы, и его спутницы в ярком малиновом платье, скрытом со спины спутанными русыми волосами.
— Светлана, нам нужно идти…
Она приняла его руку, но не отошла от ограды. Даже воды реки и те молчали.
— Как же могильно-тихо у меня в груди…
Граф тоже, как ни вслушивался в звенящую тишину, не слышал больше ни сбившегося дыхания спутницы, ни бешено стучащего сердца, ни даже шелеста материи. Графиня фон Крок стояла неподвижно, глядя мимо него на сереющие в белой ночи парадные фасады вычурных домов, разукрасивших собой главную артерию столицы Российской Империи.
— Нужно идти… Рассвет приближается.
Светлана не двигалась. Тогда граф протянул к ней руку, чтобы острыми ногтями, будто гребнем, расчесать спутанные русые пряди.
— Идемте.
И вот Светлана наконец шагнула вперед, и рука его поймала лишь серый воздух, гнетуще-душный от городской пыли, которую вампир не мог чувствовать, но зато прекрасно видел. Девушка в малиновом платье уходила от него молча, не сделав даже приглашающего жеста, и он последовал за ней, считая булыжники мостовой, словно каблук его ботинка мог застрять в разбитых плитах мостовой, как некогда ее. На Невском проспекте, неся на руках неподвижную жену, он чуть было не наткнулся на тумбу, назначение которой так и не сумел разгадать. Спросить жену? Так не ответит…
Светлана шла медленно. Медленно ли — он больше не замедлял шага, как прежде, когда внимал музыке трепещущего девичьего сердца. Сейчас это сердце было мертво и немо, как и его собственное. Им навстречу не попались ни экипаж, ни автомобиль, словно по мановению волшебной палочки, все исчезло — остались лишь двое: создатель и новорожденный вампир. Трансильванец безмолвной потерянной тенью шел следом за малиновой фигурой, пока та снова не замерла у ограждения набережной.
Светлана не дернулась, когда руки мужа осторожно легли на ее опущенные плечи и примяли светлые шелковистые пряди. Она вжалась лопатками в затянутую жилеткой грудь трансильванского незнакомца.
— Как же быстро мы пришли, — прошептала Светлана едва слышно. — Я хотела, чтобы набережная никогда не заканчивались. Как быстро потушили фонари. Мне страшно.
Светлана резко обернулась, словно змея, провернувшись в руках мужа, и Фридрих вздрогнул, узрев, будто в первый раз, мраморно-белый цвет ее кожи, на фоне которой глаза зеленели, словно у царской кошки.
— Ничего не бойтесь, Светлана.
Она невидящим взглядом смотрела ему в глаза, и ее белые пальцы медленно сжимались вокруг его запястий.
— Я должна прочитать вам еще одно стихотворение Федора Кузьмича. Он подсунул его под дверь моей спальни, когда в последний раз был у нас в доме. Отец сжег записку, но я помню каждое слово. Кто дал мне землю, воды, огонь и небеса, и не дал мне свободы, и отнял чудеса? На прахе охладелом былого бытия природою и телом томлюсь безумно я.
Граф осторожно коснулся губами ледяного белого лба и прошептал:
— Я сам переговорю с князем.
— О, нет! — в голосе Светланы послышалась мольба. — Молчите! Умоляю вас, молчите!
Она разжала пальцы и уперлась руками в грудь мужа, и тому пришлось отступить на шаг, чтобы удержать равновесие — Светлана перестала быть хрупкой девушкой, которую стоило поддерживать, чтобы ее ненароком не унесло ветром.
— Я сама должна объясниться с отцом, — голос ее был холоден, как и тело.
Она замолчала, но через секунду уже тараторила, силясь обернуться на парадную дверь родительского дома и все никак не решаясь сделать это:
— Отец выслушает меня и поймет. Я верю, что поймет.
— Светлана, — руки графа мягко легли на дрожащие плечи жены и принялись разглаживать белоснежный воротник, на который не попало ни единой капли ее крови. — Я теперь несу за вас полную ответственность, и вам вовсе не следует опасаться родительского гнева…
— Ах, пустое, пустое… — Светлана замахала на растерянного графа своими белыми, словно лебединые крылья, руками. — Вы ничего не понимаете, Фридрих! Да вы ничего и не можете понять в нас, русских. Пустите меня наконец! Я не могу, не могу… О, как режет глаза свет, как же ярка эта белая ночь… Идемте в дом скорее, не то я ослепну!
Она рванулась к парадной двери с быстротой лани, но граф все же успел поймать ее за руку, чтобы самому отворить тяжелую дубовую дверь. Однако лишь скрипнули старые петли, вся решимость тут же оставила Светлану, и она с таким неистовством сжала руку графа, что тот поморщился от боли. Затем притянул жену к себе, чтобы оторвать от двери, за ручку которой Светлана неожиданно ухватилась, словно решилась сбежать. Дверь с грохотом закрылась, и граф с опаской взглянул на потолок, под которым звякнули хрусталики люстры.
— Фу… — непроизвольно выдохнул он и ласково прошелся пальцами по холодной щеке жены, убирая волосы за ухо.
