Княжна поправила идеально сидевшую на волосах шляпку и снова улыбнулась графу:
— Вы хотели что-то мне сказать?
— Вы сразили меня своим видом, и я уже не помню, зачем шел к вам, — граф сжимал и разжимал пальцы правой руки, проверяя их на гибкость, а левая рука намертво прижала к его груди злополучную книгу.
— Вы первый вампир, страдающий потерей памяти! — вновь нервно улыбнулась княжна. — Думали, я никогда не снимаю сарафана? Я не снимаю рубахи, которой у меня больше нет, но она прекрасно пряталась под приличный городской наряд. Так что вы хотели?
— Хотел пожелать вам доброго вечера и убедиться, что днем с вами ничего страшного не произошло. Я видел конюха…
— Для него произошло нечто страшное. Княгиня решила сама править зебрами. В этом моя вина и мне очень стыдно перед ним. Я попросила матушку вступиться за Сашеньку. Она единственная, кто может его сейчас спасти.
— А вы до сих пор желаете его спасти? — довольно зло, ругая себя на чем свет стоит, выдал граф.
Светлана гордо вскинула голову.
— Я желаю справедливости. А справедливости ради следует заметить, что в Сашенькиных злоключениях виновата исключительно моя матушка.
— И что для вас справедливость? Прощение для всех?
— Вы не поймете! — отчеканила княжна и отвернулась в сторону своей спальни с явным намерением вернуться в нее.
— Да и какое вам дело… До благополучия Сашеньки. Вы имеете полное право требовать для него наказания за нападение на господина Грабана. Что это вы так на меня смотрите? — вновь повернулась она к трансильванскому гостю.
— Вы случайно надели это колье? — голос графа звучал глухо тоже против его воли.
Светлана лишь на секунду взглянула ему в глаза и потупилась.
— Вы же знаете, что нет. Княгиня имеет такое же полное право вам не доверять, как и князь — верить. Я не стала бы сопротивляться, даже если б могла — я вчера открыла для себя одну истину, которой раньше по наивности своей не понимала: вы не звери, а несчастные пленники своей кровавой жажды. Мне вас искренне жаль.
— Мы не звери…
— Простите, — Светлана продолжала глядеть в пол. — Я не должна была говорить подобные слова… Я сейчас не в состоянии быть деликатной. Прошу меня простить.
Граф не сводил с княжны глаз, не мог не любоваться ею. Та уже огнем пылала под его взглядом, даже не встречаясь с ним глазами.
— Вы еще не завтракали? — она с трудом подняла голову. — Хотите, я принесу бутылку чухонской крови, которую вы забыли в гостиной?
— А вы уже изволили позавтракать? — Когда княжна кивнула, он протянул ей книгу с громким вздохом: — Жаль. Не люблю одиночество за столом. Вот книга, которую давала мне читать ваша матушка. Поблагодарите за меня княгиню. Не думаю, что вашей матушке нужна моя личная благодарность.
— Пренепременно, граф, — теперь уже Светлана прижимала книгу к груди. — Странно, что вы тяготитесь одиночеством… Отчего же тогда, позвольте спросить, вы до сих пор одиноки? Князь тоже лишился жены при жизни, но как видите…
Граф снисходительно улыбнулся, и княжна смолкла. Между ними была книга и только она сдерживала его желание коснуться горячих пальцев Светланы.
— Прошло каких-то три века. Сколько было вашему отцу, когда он женился на вашей матушке?
Щеки Светланы сравнялась цветом с юбкой.
— У меня есть Раду, — не стал мучить ее граф дальше. — Я вырастил его, как сына. Я его спас… От родителей, которые хотели умертвить мальчика, когда в семь лет в том обнаружились повадки оборотня.
— Это благородно, — перебила его княжна. — Тогда общение со мной должно быть для вас сейчас очень неприятным. И я безумно сожалею, что так случилось…
— Да бросьте, Светлана! — граф попытался отпустить книгу, но вовремя понял, что Светлана не удержит ее в дрожащих руках. — Какая ж ваша в том вина? Просто мой Раду слаб, он не приучен драться… Все, что он сделал, сделала его волчья натура… Но он жив и оправится от ран. И вы живы — это главное. И ваша матушка должна быть ему премного благодарна, что ее желание даровать вам долгую жизнь все еще возможно воплотить в жизнь…
— А вы и про это успели с ней поговорить? — еще больше смутилась княжна. — Как все нелепо у нас с вами… Вы так много обо мне знаете, что мне перед вами ужасно стыдно.
— Боже правый, Светлана! Прекратите уже передо мной извиняться! — граф вырвал книгу и положил ее на пустующий столик, предназначенный для птичьей клетки.
— Вы правы, — она снова смотрела в пол. — Наш поэт Некрасов сказал очень дельную вещь, что нет хуже наказанья, как задним горевать числом. А одна очень умная женщина сказала мне, что нормально так горько плакать над своей первой любовной неудачей. Но ведь я не была у Сашеньки первой неудачей… Первой была моя матушка… Кстати, письма… Мне нужно их сжечь…
Светлана перешагнула порог своей комнаты и обернулась:
— Вам нужно приглашение, чтобы войти?
Граф хмыкнул в голос:
— Я дождусь вас за порогом вашей спальни. Боюсь вас скомпрометировать.
— Перед кем? — Светлана махнула рукой в сторону пустой детской. — Никого нет… А слуги и служащие папенькиной тайной канцелярии меня не волнуют. К тому же, князь велел вам не отходить от меня ни на шаг, а вы уже оставили меня одну на целый день.
Она вновь смотрела на него с хитрецой, как в деревне — и такая княжна нравилась графу куда больше пылающей смущением девицы. Он прикрыл за собой дверь и остановился, окинув взглядом светлую комнату с шелковыми обоями салатного цвета, украшенными витиеватыми растительными орнаментами, отметив тут же раскрытый секретер с бумагами и разобранным письменным прибором. Непроизвольно взгляд его на миг задержался на неубранной кровати с белоснежными простынями и воздушным скомканным одеялом. Все три подушки валялись в разных углах комнаты, а сама кровать была усыпана конвертами и исписанными листами.
Княжна нервно расправила мятый лист бумаги:
— С этого письма одной моей знакомой дамы все и началось, — и дальше Светлана читала по памяти, глядя графу в глаза: — Милый мой Светлячок, я как и ты, была с детства ранена любовью и смертью. Не бойся своих слез и знай, что на смену одной любви приходит другая. Но ты счастливее многих, потому что всякая любовь побеждается, поглощается смертью, а у тебя нет этой последней черты, за которой пустота. Ты пронесёшь ее в вечность, и будет счастлив тот, с чьим именем на устах ты в нее вступишь.
Княжна замолчала, перевела взгляд на раскрытое окно и сказала:
