В дверях стояла Светлана — как была, в грубом платье и босиком, только уже без телогрейки домового.
— Граф, вы ведь танцуете венгерские танцы? — уставилась княгиня на трансильванца и бросила, не оборачиваясь к русалке: — Играй для нас чардаш!
Олечка Марципанова взяла первый аккорд. Несмело. Голос графа тоже дрогнул.
— Чардаш — это слишком вульгарно для меня, — сухо отозвался он и сел на стул, на котором до этого спасалась от дрожи в ногах хозяйка дома.
— Да неужто! — передёрнула плечами княгиня, глядя поверх головы гостя на дочь. — И это я слышу из уст вампира? Вам сколько лет-то, граф?
— Триста.
— Совсем мальчик, а уже устали от жизни? Я вот через двести лет только ее почувствовала! Подойди к нам, Светлана! Составишь графу фон Кроку партию.
Граф вскочил со стула раньше, чем княжна выдохнула:
— Матушка…
— Светлане подобные танцы точно ни к чему!
Княгиня испепелила возмущенного трансильванца адским взглядом.
— Позвольте мне самой решать, что дозволено моей дочери, а что — нет! — Мария шарахнула по корпусу рояля ладонью с такой силой, что Олечке Марципановой пришлось ловить крышку. — Лучше надорвите эту чёртову рубаху по швам! В ней танцевать невозможно!
— Матушка…
— Не смей мне перечить!
Пианистка не убирала рук с крышки, и рояль не пострадал от очередной вспышки княжеского гнева.
— Я требую, граф, чтобы вы танцевали с моей Светланой! — Мария все сильнее щурилась от сумеречного света, который начал проникать сквозь портьеры. — Я хочу своими глазами видеть, что в ваших руках моя дочь в безопасности… Рвите ей подол! Я требую!
— Не спорьте с пьяной бабой! — одними лишь губами проговорила Олечка Марципанова и отскочила от рояля.
Княгиня рванулась за ней, но замерла у стула, решив, что иначе следующий шаг она закончит на полу.
— Не спорьте с матушкой! — княжна тоже говорила с графом одними губами, и он сделал шаг к дверям, в которых бледная Светлана до сих пор стояла, теперь уже протягивая ему подол бабкиного платья.
Он уже видел ее босые ноги по самые коленки и опустился к ним, дрожа всем телом, ухватился за ткань зубами и рванул на себя — в ушах к скрежету клыков добавился треск гнилых ниток. Граф поднимался с колен, не чувствуя собственных ног, и протянул княжне дрожащую руку, а когда почувствовал в ладони ее горячие пальцы, обернулся к княгине:
— Она же едва ходит. Что же вы за мать такая?
Дико улыбаясь, Мария махнула рукой:
— Не может ходить, пусть танцует…
Ее чёрные глаза вспыхнули еще большей злобой, чем когда она глядела на стенографистку. Граф отвернулся от них к растерянным светлым глазам живой девушки:
— Вы научите меня шагам? — улыбнулся он, сильнее сжимая руку княжны, чтобы согреть или самому согреться.
— Что может быть проще? — отозвалась Светлана дрожащим голосом. — Надо кверху поднять глаза и запрыгать… Ну, как козел. Так Федор Алексеевич говорит. Я предпочитаю танцевать падепатинер — для него рубаха не помеха. Обещайте не смотреть мне на ноги, обещайте…
— Обещаю.
И граф обернулся к роялю, чтобы узреть русую макушку русалки, склонившейся над клавишами. Они начали танец, и граф не смог сдержать обещание, все смотрел на мелькавшие в разрезе платья розовые коленки. Он видел княжну обнаженной во сне и наяву на поляне у озера, припавшую к мертвому волку. Но сейчас, этот крохотный полукруг коленки манил его даже больше обнаженной груди. Музыка все скакала и скакала, отскакивая от стен и барабанных перепонок вампира. Когда же княгиня устанет от этой безумной какофонии? Когда?
— Ступай к себе, Светлана!
Крик княгини перекрыл музыку, которая тут же стихла, и вместе с княжной из комнаты выскочила и русалка. А граф остался стоять с протянутой рукой, не в силах сжать пальцы, будто его ладони все ещё касалась тёплая кожа княжны.
— Вы увлеклись, граф…
Он обернулся к развалившейся на стуле княгине, половину лица которой скрывали теперь чёрные волны волос.
— В этом танце положено меняться партнёрами…
— Вы хотите танцевать? — с лёгким поклоном осведомился он.
— Видите ж, что нет… — расхохоталась княгиня. — Вы уж извините моё любопытство, но это вы только моей дочери в глаза смотреть боитесь или всем женщинам?
— Простите, княгиня, такого больше не повторится.
— Да, да, держите свои клыки втянутыми, если не желаете расстаться со своей свободой или с жизнью, — улыбнулась княгиня. — Впрочем, в случае Светланы, я даже не знаю, какой из вариантов предпочтителен. Я вот совсем не горю желанием с вами породниться. Знаете, мы, русские, за два столетия как-то немного устали быть под немцами. Последние полвека Русь-матушка стонет совсем не от удовольствия, и терпение ее на пределе, — и Мария снова дико расхохоталась.
Граф вскинул голову — кажется, в бокале княгини была не простая кровь, а с градусом.
— Да, я малость отвлеклась на политику, — проговорила хозяйка Фонтанного дома снова довольно зло. — Вернёмся к любви. Целую вечность в ваших объятьях я своей дочери не желаю…
Да, она явно пьяна не на шутку. In vino veritas — самое время узнать, что творится в этой темной голове! И граф сказал тихо:
— У меня только фамилия немецкая, да и то не совсем. «Крок» в голландском языке означает локон.
— У вас нет локонов… — уставилась на него исподлобья растрепанная хозяйка Фонтанного дома.
— Значит, у предков были, — снисходительно улыбнулся граф.
— Допустим… — и Мария снова расхохоталась. — А у наших царей наоборот — только фамилия русская… Пока наши императрицы учили русский язык, мы учили немецкий, поэтому я прекрасно читаю ваши мысли, любезный граф. У нее в спальне не только полынь, но и распятие имеется. Чесночка желаете? Так и этого добра у нас найдётся.
Граф с трудом сдержал улыбку, вспоминая чесночное ожерелье княжны.
— Простите, княгиня, я никогда не злоупотреблял ничьим гостеприимством и не собираюсь делать этого впредь. Я дал слово князю и не отступлю от него.
— Нет, нет… Я не пойду наперекор желанию мужа … Роль Леля для моей дочери вы можете играть, сколько вашей мёртвой душе угодно. Светлана действительно холодна, как Снегурочка. Отец ее так настроил. А я хочу, чтобы она влюбилась…
