— Ах, это ты… — выплюнула она в лицо мокрой стенографистке.

       — Да, это я… — ответила зачем-то Олечка Марципанова и прошла мимо, но вернулась быстро, чтобы выяснить у дворника, уже посланного княгиней наверх с метлой и совком, незавидную судьбу своего окошка.

       — Федор Алексеевич изволили выбить-с, — ответил дворник и обратил к растерянной девице свою широкую спину.

       — По какому поводу? — спросила она уже пустоту.

       — Страдать изволили по вам, — ответил у нее из-за спины Бабайка.

       Но Олечка даже не успела обернуться — вернее, обернулась, но к двери, а не к домовому за разъяснением своей мутной любовной ситуации. На пороге стояла другая ситуация в виде княжны и трансильванского графа. Вернее, стоял только он, а Светлана спящей лежала у него на руках, которые не скрывали засученные рукава мокрой сорочки.

       — Мать честная! — ахнула Олечка Марципанова.

       А мать семейства уже стояла такая же остолбеневшая в дверях столовой, смежной с прихожей комнаты, подперев сгорбленной спиной косяк.

       — Не требуйте объяснений от меня, — отчеканил гость из Трансильвании вместо приветствия, которое заменил едва заметным поклоном. — Я не знаю, что могу, а что не могу вам говорить.

       — Опустите мою дочь… — только и смогла проговорить княгиня.

       — С превеликим удовольствием. Только скажите, куда…

       — В гостиную, на кушетку, напротив двери в кабинет моего мужа, — отчеканила княгиня Мария отрывисто, продолжая держать руку у абсолютно спокойного сердца.

       Граф почти тронул эту грудь босой ногой княжны, и только тогда княгиня догадалась отступить вглубь столовой.

       — Она спит? — бросила Мария уже ему в спину.

       Граф ответил ей, лишь когда опустил княжну на кушетку и укрыл своим плащом.

       — А у вас имеются на сей счет какие-то сомнения?

       Он настолько выпрямился, что княгине пришлось аж на носочки привстать, чтобы не стушеваться подле него.

       — А вы бы, граф, на моем месте оставались спокойны?

       — У меня нет детей. Но у меня есть воспитанник. И сейчас он не в состоянии даже рукой пошевелить. Я люблю его не меньше, чем вы любите свою приемную дочь. Князь велел мне охранять Светлану, покуда у нее не будет новых оберегов. Это все, что я считаю нужным вам сообщить.

       На этих словах он взял от окна стул и уселся подле кушетки.

       — Вы будете ее стеречь? — уставилась на по-хозяйски расположившегося в ее гостиной гостя княгиня Мария. — Даже от меня? — решила она добавить, не дождавшись ответа.

       — Не передергивайте мои слова, княгиня, — теперь трансильванцу пришлось задрать подбородок: хозяйка спала в туфлях на высоком каблучке и сама не была малого роста. — Я делаю то, что мне велено… Собственным сердцем, — вдруг закончил он с едва уловимой усмешкой, от которой княгиню передернуло, как от порыва ледяного ветра в далекие живые годы.

       — О как… — ахнула хозяйка Фонтанного дома и выдала зло и громко, не заботясь о спящей дочери: — Как понимать ваши слова, милостивый государь?

       — Просто понимать, — ответил граф холодно. — Я дал князю слово позаботиться в его отсутствие о Светлане. Мое сердце велит мне поддерживать фамильную честь моего древнего рода. Не более того.

       Княгиня опустила глаза и шаркнула нервно ногой.

       — Простите, граф, если я вас ненароком обидела. Просто… Я — мать. Вы ужинали? Хотя чего я спрашиваю… Конечно же, нет. Дорога не близкая, а еще только середина ночи. Обождите. Я сейчас.

       Дорога из деревни в город оказалась намного короче, чем из цивилизации к ее истокам, и граф фон Крок никак не мог решить для себя, рад он был тому или все же сожалел, что так скоро сменил жесткие козлы на мягкий стул. Плечо его все еще чувствовало приятное тепло живой девушки, отчего во рту ощущалась неприятная сухость.

       Княгиня вернулась довольно быстро и с темной бутылкой, о содержимом которой можно было не гадать. Если только об источнике этой амброзии.

       — Двухсотлетняя выдержка, чистая чухонская кровь… — проговорила Мария тихо, поставив бутылку на столик на поднос с хрустальными бокалами. — Такой вы нигде не отведаете. Кстати, о трапезе, о которой вам придётся озаботится, когда вы покинете стены Фонтанного дома. В городе проверенные люди держат особый трактир — в выданной Федором Алексеевичем книжице имеется его адрес — там меню без подобных изысков, но все же безопасное. Сами понимаете, на улицах тут всякое подцепить можно после того, как все флаги у нас в гостях побывали…

       — Благодарю за заботу, — граф поклонился хозяйке уже с искренней благодарной улыбкой. — Но я могу выпить чего-нибудь поскромнее.

       — Отчего же? Или думаете, моя дочь не стоит бутылочки чухонской крови?

       — Вряд ли я сумею оценить ее букет. Даже кровь первых христиан, подаваемая в вечном городе, не произвела на меня должного эффекта.

       Граф отвел взгляд от бледного лица матери на чуть порозовевшее лицо Светланы.

       — Вы действительно думаете, что столько лет ее тут обереги спасали? — Графу пришлось повернуть голову к говорящей, стоявшей сейчас к нему непростительно близко для степенной дамы: — Неужели вы никого никогда не любили?

       — После смерти нет, — ответил трансильванец тихо, смело глядя в бездонные глаза княгини. — Но если даже я могу не кусать вашу дочь, то не сомневаюсь, что и вы можете сдержаться… Не думаю, что я послан сюда князем, чтобы защищать Светлану от вас.

       — Точно не для этого! — рассмеялась княгиня глухо. — Если уж спасать кого от меня, так это нашу приживалку! Так что, граф, побудьте уж нынче рыцарем до самого рассвета! Оставьте мою дочь почивать. Ее прекрасно посторожит Бабайка. А я угощу вас теплой кровушкой в салоне… У нас даже будет музыкальный аккомпанемент, — княгиня сжала губы, и граф только тогда услышал нестройную фортепианную мелодию. — Эта мерзавка совсем совесть потеряла! — княгиня сжала кулаки. — Я заставлю ее играть вальсы Шопена. Вы любите месье Фредерика?

       — Я не люблю танцевать, — ответил граф, оставаясь сидеть на стуле.

       — Я не прошу вас любить. Я прошу вас составить мне компанию на оставшийся от ночи час. И спасти ещё одну девицу…

       Княгиня подмигнула ему и обернулась к двери, в которой стоял Бабайка с камзолом в руках. Граф как бросил его в экипаж, так и забыл. Княгиня дождалась, когда гость оденется, отвернувшись лишь для вида, потому что слишком резво обернулась к его протянутой руке.

       — Рыцарь печального образа… — снова подмигнула она гостю.