Верность Церкви Востока сирийской традиции имела одно любопытное следствие. Миафизиты, благодаря политическим успехам и союзам со светскими правителями в разные периоды своей истории, развивали свое богословие и культуру на самых разных языках – армянском, грузинском, коптском, нубийском и гыызе, а какого-то одного общего языка не имели. Напротив, диофизитская церковь, хотя, подобно миафизитам, и переводила библейские, богослужебные и иные тексты на самые разные восточные языки, сама в далеких и экзотических странах, вплоть до Китая, придерживалась общего языка богословия и богослужения – сирийского, и несторианского письма, разработанного на основе сирийской эстрангелы. В отличие от большей части алфавитов, несторианское письмо, как и западносирийский алфавит серто, не выработали курсивного или минускульного письма, позволяющего писать быстро; поэтому вид букв почти не менялся на протяжении столетий и читатели могли свободно читать и понимать даже очень древние тексты. Высказывалось мнение, что это одна из причин, по которым сирийское христианство почти не изменилось за долгие годы своего существования.[507] Однако общецерковный сирийский язык заключал в себе не только силу и стабильность, но и слабость. Он означал, что во многих культурах, с которыми сталкивались восточные христиане, диофизиты обречены были оставаться меньшинством, говорящим на чужом языке – куда более чужом, чем латынь, официальный язык Западной церкви. Хуже того: часто они оказывались меньшинством с особым статусом и привилегиями – что едва ли могло привлечь к ним симпатии общества. И нигде они не достигли критической массы, необходимой для культурного доминирования.

Самое главное, что, в отличие от миафизитов в Эфиопии, Нубии и Армении, Церковь Востока так и не смогла заручиться постоянной поддержкой какого-либо царствующего дома, хотя восточные христиане часто играли важную роль при различных царских и княжеских дворах. Только однажды Церкви Востока удалось приблизиться к исполнению этой мечты – и в долгосрочной перспективе результат обернулся, как мы увидим далее, катастрофой для диофизитов и зловещим предостережением для всех христиан. Эта возможность представилась в 628 году, после трагического гибели сасанидского шаха Хосрова II. Собственный сын и наследник, царевич Широй, убил Хосрова, истребил всех прочих его детей мужского пола как возможных соперников и взошел на престол под именем Кавада II. В этом дворцовом перевороте его поддержали несколько видных диофизитских семей; а поскольку военные успехи предыдущего шаха против Византии сильно расширили владения Сасанидов на запад, в первый раз в истории Сасанидской империи большинство шахских подданных были христианами.[508] Уже покойный Хосров, обе жены которого были христианками, начал время от времени проявлять благожелательность к церкви (см. с. 263). Теперь же наступил момент, когда новый шах или его преемники вполне могли совершить такой же поворот к христианству, как Трдат, Константин или Эзана.

Новое царствование оказалось недолгим – через несколько месяцев после переворота шах Кавад умер; однако серьезные жесты доброй воли в адрес христиан и их продвижение на высокие посты продолжались и после его смерти. Кавад успел распорядиться об избрании церковью нового католикоса; в предыдущие двадцать лет, стараниями Хосрова II, это место оставалось вакантным. Избранный католикос, Ишояб II, был блестящим дипломатом, способным смотреть далеко в будущее: он начал оказывать официальную поддержку христианским миссионерам в Индии. Он же отправил в Китай, к императору из династии Тан, делегацию, возглавляемую епископом, которого китайцы называли Алопен. Он прибыл в Китай в 635 году и был там хорошо принят. Это событие надолго осталось в памяти китайских христиан, ибо привело к созданию первого из нескольких китайских монастырей, причем не где-нибудь, а в тогдашней столице, Чанъане (ныне Сиань). И по сей день в Жужи, в сорока пяти милях к юго-западу от Сианя, сохранилась библиотечная пагода, возведенная примерно в середине VIII века при одном из широко известных в те времена монастырей. Хотя впоследствии этим зданием много столетий пользовались даоисты, а затем – буддисты, ее китайское название – «Та Цинь» – до сих пор напоминает о христианстве и мире Восточного Средиземноморья; местные жители все это время помнили о христианском предназначении пагоды, однако внешний мир обратил на нее внимание лишь в 1930-х годах. Пагода гордо возвышается на склоне холма; любопытно – и, видимо, не случайно – то, что ее прекрасно видно с соседнего холма, на котором стоит знаменитый даоистский храм Лугуань, прославленный и почитаемый как центр высшего образования при более ранней династии Тан, как раз в те годы, когда здесь процветала Церковь Востока. Такой след оставила по себе китайская христианская община, просуществовавшая здесь более семи столетий. В бывшей японской столице Киото есть действующий древний храм – недавно возникло предположение, что изначально он принадлежал Церкви Востока. Подобная же находка обнаружена и в Монголии – и, возможно, это далеко не последние неожиданные открытия.[509]

Не менее впечатляющими были успехи Церкви Востока на западе, в Византии. Одним из величайших трофеев шаха Хосрова II в его военных кампаниях против византийцев стали не захваченные земли, а важнейшая христианская реликвия: не что иное, как сам Крест Христов, каким-то образом обнаруженный в IV веке в Иерусалиме, в ходе прославления этого города как святого места (см. с. 218–219). В 614 году шах разграбил Иерусалим и вывез оттуда Крест, унизив и вызвав бессильную ярость византийского императора Ираклия. Хосров отнесся к реликвии с уважением и поручил ее хранение своей жене-христианке; впоследствии, когда новая сасанидская шахиня Боран, в ответ на успешные атаки Ираклия, начала искать мира с Византией, Крест стал важнейшим предметом дипломатического торга. Мирное посольство Сасанидов, вернувшее Крест, возглавлял патриарх Ишояб II, и в 630 году он одержал победу, в истории диофизитов неслыханную: отслужил литургию согласно установлениям своей церкви в городе Берроя (ныне Алеппо) в присутствии византийского императора и патриархов-халкидонитов! Мирный договор с Сасанидами стал победой и для Ираклия: император торжественно вернул Крест в Иерусалим, который, несмотря на разграбление его армией Сасанидов, все же остался византийским.[510]

Однако торжественное примирение двух враждующих держав оказалось нестойким. За убийством Хосрова II последовала внезапная смерть отцеубийцы Кавада II, и политика Сасанидского двора погрузилась в хаос; правители стремительно сменяли друг друга, каждый заботился лишь о том, чтобы удержаться на троне, а постоянная пограничная война с Византией опустошала Ближний Восток и истощала обе армии. Более того, борьба двух великих держав уничтожила небольшие христианские государства, прежде всего миафизитское княжество Гассанидов, которое более века поддерживало стабильность в регионе и контакты византийцев с Аравией. Будь живы Гассаниды – они могли бы предупредить Византию о появлении на юге нового неожиданного врага: армий ислама. Появление мусульман стало для Сасанидов началом конца. За одно десятилетие (640-е годы) трехвековая империя обратилась в прах. Яздегерд III, последний сасанидский шах, побежденный и убитый в бою, был похоронен не по зороастрийским обычаям – погребальную службу совершил над ним епископ Церкви Востока; сын и наследник его бежал в далекий Китай. Там его приняли с уважением; известно, что он основал второй диофизитский монастырь в Чанъане, китайской столице.[511] Увы, слишком поздно он осыпал Церковь Востока монаршими милостями! Настала новая эпоха, и теперь христианству по всей ойкумене предстояло столкнуться с новой религией, пришедшей из Аравии, и ее последствиями – которые мы ощущаем по сей день.