При поддержке эфиопов местный миафизитский правитель Абраха попытался создать в Южной Аравии государство, в котором миафизитское христианство было бы государственной религией. Быть может, таким и стало бы будущее Аравийского полуострова, если бы не внезапная катастрофа: в 570-х годах древняя и прославленная плотина Мариб, многие годы гарантировавшая сельскохозяйственное процветание региона, рухнула – несмотря на ее капитальный ремонт, предпринятый царем Абрахой. Простояв более тысячи лет, она разрушилась – и восстановлена была только в наше время. Вместе с ней погибло и процветающее общество, все богатство которого зиждилось на ирригации, а с ним в Аравии потеряло влияние и христианство. В те же годы, когда рухнула плотина, в пятистах милях к северу родился араб Мухаммад, которому суждено было стать новым пророком (см. с. 281–285). Воспоминание о падении Марибской плотины, когда цветущие сады царства Савского сменились «иными садами, приносящими горькие плоды», отзывалось болью в сердцах арабов и много лет спустя – оно вошло в Коран, книгу Мухаммадовых откровений, где катастрофа объясняется наказанием от Бога за неверность Савского царства.[493] Однако прежде чем начать рассказ о новом пророке и о том влиянии, которое оказала на мир основанная им религия, обратимся ко второму лагерю противников Халкидона – к Церкви Востока, диофизитским наследникам Феодора Мопсуэстийского.

После Халкидонского собора, на котором несторианское богословие было во многом принято, однако сам Несторий объявлен персоной нон-грата, для убежденных диофизитов наступили тяжелые времена. В Византии у них не было свого пристанища, сравнимого с миафизитской Александрией, да и за пределами империи единоверцы – сирийские христиане под властью империи Сасанидов – не могли дать им безопасного прибежища. Пятый век отмечен новыми погромами христиан со стороны зороастрийских правителей. Хуже всего пришлось христианам при шахе Яздегерде II: современный иракский город Киркук стал свидетелем убийства десяти епископов и, по сообщениям современников, 153 тысяч христиан (число связано с библейской символикой – однако не приходится сомневаться, что истинное количество убитых также было непомерно велико). Однако гонения на христиан Сасаниды устраивали лишь время от времени, так что Церковь жила и укреплялась: и, поскольку Византия поддерживала халкидонское христианство и всячески старалась умаслить миафизитов, неудивительно, что восточное сирийское христианство все более склонялось к диофизитству.

Важный сдвиг произошел в 489 году, когда византийский император Зинон, пытаясь привлечь симпатии миафизитов, закрыл Персидскую школу в Эдессе (ныне город Урфа в Турции). Эта школа была крупнейшим центром высшего образования для всех восточных христиан как в Византии, так и за ее границами; после закрытия она была перенесена на сто пятьдесят с лишним миль на восток, в город Нисибис на территории Сасанидской империи (нынешний Нусайбин на крайнем юго-востоке Турции) – и, разумеется, начала готовить диофизитских священников. В Нисибисе переводили на сирийский язык и изучались греческие книги: Церковь стремилась сохранить даже сочинения дохристианских греческих философов, рассматривая их как интеллектуальные орудия в спорах с халкидонитами и миафизитами. Но знания приходили в Нисибис не только с запада. В середине VII века христианский ученый Севир Севахт (персидская фамилия), настоятель и епископ монастыря на Евфрате, впервые описал систему математических обозначений, изобретенную в Индии, которая затем вошла в исламскую культуру, а ныне известна нам под названием «арабских цифр».[494]

Ученые Нисибиса, разумеется, не имели монополии на христианское образование; еще один, более важный центр возник южнее, в городе Гондешапуре. В эпоху необычно культурного и терпимого шаха Хосрова I (годы правления 531–579), современника византийского императора Юстиниана, христианская школа в Гондешапуре сделалась крупнейшим центром светского и духовного образования, с огромной библиотекой, соединяющей в себе лучшие плоды учености самых разных стран, от Греции на западе до Индии на востоке. Основным языком обучения в школе был сирийский. После всех перенесенных страданий сирийские христиане наконец получили возможность войти в элиту Сасанидского царства – именно благодаря Гондешапуру, из которого вышло множество ученых-диофизитов, становившихся придворными врачами сначала у шахов, а затем у исламских правителей Селевкии-Ктесифона. Лишь багдадские школы, основанные через два столетия, смогли превзойти Гондешапур – и как учебные центры, и как хранилища древней культуры: постепенно этот предшественник Багдада, когда-то прославленная твердыня власти и учености, был всеми забыт, и ныне то немногое, что от него осталось – неприметные развалины вблизи иранской деревушки – не интересует даже археологов.[495]

Диофизитское христианство распространялось и южнее обеих великих империй, на Аравийском полуострове, где уже давно жили христианские племена. В этот период они испытывали сильное миафизитское влияние, исходящее от соседних миафизитских держав – Эфиопии и княжества Гассанидов: мы уже видели, что это влияние оказало свое действие на правителей Савского царства (см. с. 269–270). Однако политическое соперничество гарантировало, что этой тенденции последуют далеко не все арабские христиане: напротив, некоторые принимали диофизитское христианство именно потому, что Гассаниды исповедовали прямо противоположное. В этой двоякой христианской активности в Аравии особенно любопытно то, что арабы совершенно не стремились идентифицировать себя с имперской Халкидонской церковью – куда больше их привлекали семитские версии христианства. По торговым путям из Сирии в Аравию, благодаря державе Гассанидов открытым и безопасным, пришли на полуостров сирийское богословие и сирийское благочестие. Парадоксальный след сирийского влияния – значительное число заимствованных сирийских слов в книге, гибельной для арабского христианства, Коране; по-видимому, это связано с тем, что иудейские и христианские священные тексты Мухаммад знал именно в сирийских переводах. По всей видимости, здесь, как и в других местах, где христианство имело сирийские корни, язык богослужения и богословия оставался сирийским, хотя в светской жизни по-прежнему использовали арабский.[496]

К VI веку сформировалась Церковь Востока, полностью независимая от византийских епископов и стойко приверженная богословию, осужденному в Халкидоне. Главный ее епископ или патриарх, пребывавший обычно в одном из крупных городов Сасанидской империи, носил титул католикос, т. е. епископ Вселенной – притязание ничуть не менее оправданное, чем у епископов Рима или Константинополя, учитывая огромные пространства и все возрастающее число верующих, видевших в этом епископе своего архипастыря. Духовная жизнь диофизитов, как и у миафизитов, и у мелхитов-халкидонян, основывалась на стремительном распространении монашества. Из-за потрясений конца V века многие монастыри на Востоке пришли в упадок, и в 571 году влиятельный монах Авраам Кашкарский разработал устав, который должен был вернуть монашеской жизни былой аскетизм. Семнадцать лет спустя, пересматривая устав Авраама, его преемник Дадишо, настоятель Великого монастыря в горах Изла над Нисибисом, дополнил их критерием чистоты вероучения: всякий, кто «не приемлет православных Отцов Мар Диодора [Тарсского], Мар Феодора [Мопсуэстийского] и Мар Нестория, да будет неизвестен нашей общине».[497] Диофизитские монастыри немало выиграли от военных успехов шаха Хосрова II на византийских территориях Восточного Средиземноморья. Несколько десятилетий, начиная с 605 года, шах контролировал холмы Тюр-Абдин, где до того монастыри делились на мелхитские и миафизитские общины (см. с. 250). Однако с начала VII века Тюр-Абдин становится регионом диофизитских монастырей: некоторые из них существовали много столетий, и лишь в 1838 году последние монахи покинули этот удивительный анклав христианского благочестия.[498]