Эти строки, проникнутые глубоко интимным чувством, помогают понять, до какой степени христианство – личностная религия. В ее основе история одного человека, Иисуса, которого верующие считают также Христом (греческое слово, означающее «Помазанник») – Лицом Бога, который был, есть и пребудет вечно; и в то же время – человеком, прожившим в определенное историческое время свою земную жизнь. Христиане верят, что могут и сейчас встретиться с этим человеком, подобно тому, как встречались с ним апостолы, путешествовавшие с ним по Галилее и видевшие его смерть на кресте. Они убеждены, что такая встреча преображает жизнь, и в подтверждение этому приводят примеры христиан, переживших такое преображение в иные столетия. Их историю я и хочу рассказать читателям.

История христианства длится уже два тысячелетия – устрашающий срок для историка, привыкшего к профессиональным стандартам современной Европы, согласно которым истинный специалист должен знать очень много об очень немногом. Однако две тысячи лет – не так уж и много. Христианство – религия молодая, намного моложе, например, даосизма, буддизма, индуизма или своей религии-прародительницы, иудаизма: в жизненном опыте нашего краткоживущего вида она занимает очень малый сегмент. Я приглашаю читателя задуматься о том, есть ли у христианства будущее (надо сказать, что по всем признакам ответ здесь может быть только положительным). Кроме этого, у идей, однажды ставших христианскими, есть свое прошлое, они жили в умах людей и до рождения Иисуса Христа. Моя книга не только рассказывает истории, но и задает вопросы. Как мог, я старался избегать одного из величайших пороков любой организованной религии – стремления на любой вопрос тут же давать ответ. Некоторые читатели, быть может, заметят в этой книге скептическое настроение: однако, как однажды сказал мой научный руководитель сэр Джеффри Элтон, если историк – не скептик, то он и не историк.[2]

В этой книге я структурирую историю христианства по-новому, не повторяя, кажется, никого из своих предшественников. Между богословскими представлениями, составившими христианскую религию, с самого начала чувствовалось некое противоречие, связанное с их двойственным происхождением. Учение Иисуса Христа вовсе не было чем-то неслыханным, не имеющим корней и свободным от всякого влияния; и само христианство далеко не сводится к учению Христа – полными горстями черпает оно из двух куда более древних культурных источников: Греции и Израиля. Следовательно, историю его надо начинать более чем за тысячелетие до рождения Иисуса, с древних греков и евреев – двух народов, равно отводивших себе особую, великую роль в мировой истории. Древним грекам давали на это право их непревзойденные культурные достижения в искусстве, науке и философии. Труднее понять, почему бесконечные злоключения иудеев не убили в них веру в собственную богоизбранность. Но они не утратили веру – вместо этого начали видеть в Боге не просто всемогущее существо, но и личность, говорящую с Израилем и страстно жаждущую ответа, скорую на гнев и пылкую в любви. И при этом – своего Бога они постепенно начали воспринимать как Бога всего человечества! Как не похож был этот Бог на высшее божество эллинской философии, достигшей своей вершины в Платоне: всесовершенное, не подвластное никаким изменениям и, разумеется, лишенное страстей и страданий, неизбежно предполагающих изменения. Первое поколение христиан – иудеи, жившие в мире, сформированном высокой греческой культурой. Они стремились примирить эти два противоположных представления о Боге – но так и не смогли дать четкого ответа на этот вечный вопрос.

В период, последовавший за жизнью Иисуса, как я постараюсь показать во второй части книги, о христианстве как едином целом можно говорить лишь на протяжении трех столетий; затем оно разделяется на языковые семьи – латиноязычную, грекоязычную, и семью христиан, говоривших, как и сам Иисус, на восточных языках. В результате через три-четыре столетия после рождения Иисуса наша история разделится на три потока. Один разлом прошел по границе Римской империи, где Церковь неожиданно получила покровительство и все более безоговорочную поддержку со стороны императоров – преемников тех, кто ее преследовал. К востоку от империи этого не произошло. Но и в самой имперской Церкви возник разлом между теми, кто продолжал молиться и общаться по-гречески, и теми, кто выбрал для этого латынь. Такой двойной разлом был официально признан на Халкидонском соборе 451 года; начиная с этого периода и до 1700 года мои рассказы о трех ветвях христианства будут лишь изредка пересекаться друг с другом.

Первая ветвь, которой, как казалось поначалу, было предназначено судьбой главенство в христианском мире – христианство Ближнего Востока, родины Иисуса. Ближневосточные христиане говорили на языке, на котором говорил Иисус, – арамейском (впоследствии он развился в сирийский); очень рано они обрели свое особое лицо, отличное от грекоязычных христиан, преобладавших в великих христианских центрах на западе, в Римской империи. Многие из этих сирийских христиан обитали на окраине империи или за ее пределами. Когда на Халкидонском соборе император настоял на собственном решении сложного богословского вопроса – как правильно говорить о человеческой и божественной природах Иисуса Христа, – большинство сирийцев отвергли его решение, хотя, попытавшись выяснить, почему, тут же радикально разошлись во мнениях между собой. Причины, по которым они не приняли решения собора, оказались прямо противоположными – так они разделились на две ветви, неблагозвучно, но наиболее точно называемые «миафизитами» и «диофизитами». Мы увидим, что и те и другие вели активную проповедь в Северо-Восточной Африке, Индии и Восточной Азии – хотя в дальнейшем история их миссии была практически перечеркнута еще одной монотеистической религией, возросшей на ближневосточной почве: исламом. Однако еще в VIII веке н. э. столицей мирового христианства с полным правом мог бы называться не Рим, а блистательный новый город Багдад. Если бы не вторжение на мировую арену ислама – вся история христианства могла бы пойти по другому пути.

Второй мой рассказ – о Западной, латиноязычной церкви, непререкаемым вождем которой постепенно сделался епископ римский. Первенство этого епископа, довольно рано получившего имя «папы», стало заметно в течение IV века, когда по исходе императоров из Рима он остался единственным властителем покинутого города, и все больше и больше власти начало сосредоточиваться в руках церковников. Историю Западной церкви я доведу до кульминации в XIV веке, когда проект папского единовластия столкнулся с трудностями, – и перейду к третьему своему повествованию, к истории православия. Православные, как и католики, – наследники Римской империи; но если Римско-католическая церковь обосновалась на обломках западной половины империи – облик Православной церкви определила сохранившаяся власть восточного императора. И даже после завоевания Византии турками, когда, казалось бы, православие было обречено на медленное умирание, – внезапно на далеком севере властно заявила о своих правах на лидерство в православном мире новая разновидность восточного христианства: здесь я расскажу о развитии православия в России. История Западной церкви закончится Реформацией и Контрреформацией – событиями, с одной стороны, разделившими единую Западную церковь на множество ветвей, а с другой – давшими толчок для превращения христианства в мировую религию. С 1700 года три рассказа вновь сольются воедино: начиная с этого времени западные христианские империи стремительно объединяют мир. Нынешние ветви христианства, при всем их многообразии, стоят ближе друг к другу и общаются друг с другом теснее, чем когда-либо после ухода первых христианских поколений.