Первое появление Израиля и Яхве в истории стоит исследовать подробнее: возможно, именно здесь мы найдем ключ к той уникальной гибкости, адаптационным возможностям и способности к развитию, характеризовавшей иудаизм в раннехристианскую эпоху, а затем унаследованный от него как христианами, так и мусульманами. За следующие сто лет жизнь Израиля сильно изменилась, и в конце XI века до н. э. судья и талантливый полководец Саул присвоил себе обычное для соседних стран титул царя. Далеко не всем в Израиле монархия пришлась по вкусу: неоднозначная оценка этого нововведения сохранилась в Первой и Второй книгах Царств – и много столетий спустя нелицеприятные оценки монархии из уст пророка Самуила помогли некоторым христианам стать республиканцами.[60] Так или иначе, Саула скоро сверг с трона его харизматичный молодой царедворец Давид, значительно расширивший границы царства и сделавший своей столицей стратегически важный город Иерусалим, – так на страницах Библии впервые появляется это имя, впоследствии столь прославленное в мировой истории.

По-видимому, причиной такого смелого политического шага стало желание царя-узурпатора уравнять соперничающие израильские группировки. Желая придать новой столице респектабельность, Давид, естественно, перенес в Иерусалим культовый символ Яхве – священный деревянный ларец, называемый ковчегом Завета. И в иудаизме, и в христианстве этот ковчег стал впоследствии предметом обильных спекуляций и фантазий – отчасти потому, что нет никаких достоверных сведений о том, что́ же в нем находилось, но главным образом, из-за его последующего таинственного и недатированного исчезновения.[61] Эфиопская христианская церковь позднее даже предприняла героическую попытку разрешить эту проблему (см. с. 268). Царь Давид остался величайшим героем израильской истории: ему было приписано авторство всех 150 гимнов, или богослужебных песнопений, вошедших в Книгу Псалмов, хотя точно известно, что многие из них относятся к гораздо более позднему времени. В I веке н. э. для ранних христиан важно было установить, что их помазанник Иисус ведет свое происхождение от великого героя и может называться «Сыном Давидовым» (см. с. 102–105).[62] А родной сын Давида, царь Соломон, вновь покорив Иерусалим, построил в нем храм, чтобы подобающим образом хранить в нем ковчег Завета. Этот храм выиграл соперничество с другими культовыми местами, созданными или унаследованными религией Яхве; его красота и величие породили множество псалмов, впоследствии приписанных отцу Соломона. Важной особенностью новой культовой практики, сложившейся в Иерусалиме, стали сладкозвучная музыка и пение.

В период многолетнего (около 970 года – около 930 года до н. э.) правления Соломона Израильское царство достигло вершины своего могущества и расцвета: его можно было даже назвать региональной державой. Этот период многократно воспевали библейские авторы позднейших времен, жившие в не столь славные дни. В последующие годины бед этот краткий, но блистательный расцвет Израиля стал источником глубокой ностальгии и неустанных мечтаний о его возвращении. Таким образом, на рубеже II и I тысячелетий до н. э. Израиль уже создал почву для многих канонов позднейшего иудаизма. Тысячелетие иудейской истории между царем Давидом и Иисусом Христом, «Сыном Давидовым», можно не без основания назвать и первым тысячелетием истории христианства – ведь именно в эти века сложились ключевые понятия, оказавшие огромное влияние на христианское мышление: например, важнейшая роль царства, созданного избранником Божьим Давидом, и Иерусалимского храма. В эти годы сложилась и приобрела свой облик история предопределенного Богом спасения иудейского народа – наряду с воздаянием за его постоянное отступничество и непонимание целей Бога. А взглянув с другой точки зрения, в той же истории можно увидеть рассказ о борьбе Яхве за место высшего и единственного Бога, не имеющего ни серьезных соперников, ни спутников (например, супруги).[63] Иудейские тексты написаны победителями в этой борьбе – хотя их редакторы зачастую питали к унаследованным ими древним текстам слишком большое уважение, чтобы полностью вычеркнуть из них «вражеские» голоса. С примерами бережного сохранения таких «неудобных» текстов мы уже встречались в разговоре о книге Бытие (см. с. 77).

По смерти Соломона его империя быстро распалась на два царства, южную Иудею и северный Израиль, единство которых и при Давиде казалось довольно хрупким: горечь разделения привела к постоянным более или менее активным военным действиям между двумя государствами. Для тех, кто видел в Давидовой монархии воплощение замысла Яхве, это должно было стать горьким разочарованием. Иудея сохранила для себя столицу – Иерусалим с Соломоновым храмом; цари Израиля укрылись в северном городе Самарии. Контролируя стратегически важный перевал Мегиддо, они поддерживали более активные контакты с великими державами к северу и югу от Палестины и в результате были более космополитичны, проявляли больше интереса к иным культурам и религиям, чем более замкнутые правители Иудеи, ревниво охранявшие для Яхве Иерусалимский храм. Тем не менее в обоих царствах порой появлялись правители, готовые экспериментировать с богами более сильных народов – богами, которые могли бы стать для Израиля союзниками или завоевателями.

Эпоха Судей, а затем времена Давида и Соломона совпали с ослаблением Египта, а у ассирийской монархии были в то время другие заботы; это позволило объединенному Израильскому царству ненадолго добиться успеха. Однако начиная с середины VIII столетия месопотамская Ассирийская империя вступила в третью фазу своих продолжительных военных успехов: теперь власть ее простиралась от Персидского залива до границ Египта, и она была готова более активно вмешиваться в палестинские/израильские дела. Судя по содержанию надписей на монументах в честь военных побед, ассирийцы наслаждались зверствами и с удовольствием закрепляли свои успехи жестокими репрессиями против покоренных народов. Появление на севере этой новой страшной угрозы, естественно, затронуло северный Израиль сильнее и непосредственнее, чем южную Иудею. Согласно как Библии, так и ассирийским источникам, в 722 году Израиль был захвачен Ассирией: тысячи его жителей бежали и рассеялись по окрестным землям, а сам Израиль навеки перестал существовать как независимое государство.[64] Так Иудейское царство осталось в одиночестве: его ассирийцы не захватили, поскольку их отвлекли мятежи в других областях обширной державы – историческая случайность, в которой библейские хронисты, разумеется, увидели руку Провидения. Иудея существовала еще полтора столетия: затем земли Палестины/Израиля вновь привлекли внимание иноземных завоевателей – и с тех пор вплоть до наших дней, не считая столетнего царствования Хасмонеев, начавшегося в 167 году, (см. с. 87–93), переходили из рук в руки. Трудно переоценить значение этой новой реальности для иудаизма.

Кризис двух царств в IX–VIII веках до н. э. повысил в иудейском обществе и культуре роль людей, называвших себя вестниками Яхве – пророками, передававшими народу послания Бога. Современный язык, в котором слово «пророк» предполагает предсказание будущего, здесь вводит нас в заблуждение: по-гречески «профетейя» (пророчество) – истолкование воли богов. Открытие древних ближневосточных архивов, начатое в XIX веке и продолжающееся до сего дня, показывает нам, что пророки играли видную роль не только в Израиле – за много столетий до того, в XVIII веке до н. э., их уважали и ценили в месопотамском вавилонском царстве Мари; были они и среди злейших врагов Иудеи – в Ассирии. Однако особые обстоятельства израильской истории и, как результат, хорошая сохранность и широкая известность документов, относящихся к деятельности израильских пророков, обеспечили им особое место в истории сначала иудаизма, а затем и христианства.[65] Пророк говорил прежде всего не о будущем, а о настоящем. Разумеется, пророки были в Израиле и до этого периода – хотя раньше они не так охотно вступали в противостояние с властями. Одной из главных забот пророков стали внешние враги: угрозы иудеям от различных соседних держав становились предметом пророчеств, которые по современной классификации можно отнести к политологическому жанру – увы, слишком скоро и слишком точно сбывавшихся. Однако страшили пророков и внутренние враги – отступники, предатели Яхве, порочащие его культ проведением обрядов в неподобающих местах или чрезмерным вниманием к теме плодородия, столь важной в широко распространенном культе бога плодородия Ваала и вообще в религии хананеян. Можно вспомнить классический конфликт пророков с царицей Иезавелью – финикийской царевной, которая в середине IX века до н. э., выйдя замуж за израильского царя Ахава, привезла с собой в Израиль культ Ваала. Ей пришлось столкнуться с гневом пророка Илии, имя которого («Яхве – мой Бог») точно соответствовало его мировоззрению и задачам. Один из споров Илии с Ахавом и Иезавелью кончился тем, что Яхве демонстративно положил конец долгой засухе, показав тем самым, что может, если захочет, любого бога плодородия положить на лопатки. Как Илия, так и Иезавель в ходе борьбы не стеснялись истреблять пророков противной стороны – и счет жертвам, по Библии, шел на сотни.[66]