Что касается географических названий, то я стараюсь давать самый распространенный вариант, будь то древний или современный; иногда я привожу иное древнее или современное название в скобках. Континентальные географические названия (Брунсвик, Гессе, Милан, Мюнхен) приводятся в обычном английском произношении. Читателям стоит иметь в виду, что архипелаг, на котором расположены Англия, Ирландия, Шотландия и Уэльс, повсеместно известен под названием Британских островов. Но в наше время это название не удовлетворяет их обитателей, в особенности граждан Ирландской республики (да и автору, потомку шотландских протестантов, оно режет слух), поэтому в различных местах этой книги я использую более нейтральное и точное название «Атлантические острова». Мне известно, что португальцы называют так совершенно другие острова, а испанцы – третьи: надеюсь, те и другие не будут в обиде на мой выбор. Разумеется, государство Великобритания, существовавшее с 1707 по 1922 год, а в модифицированной своей форме и позднее, вправе носить свое собственное имя – поэтому, рассказывая об этом довольно кратком периоде, я называю острова «Британскими».

Имена героев моей книги, как правило, приводятся в форме, свойственной их родным языкам, за исключением некоторых известных исторических деятелей, церковных и светских (как императоры Юстиниан или Карл V, короли Речи Посполитой или Жан Кальвин), к которым их коллеги или подданные обращались на нескольких языках. Многим читателям известно, что голландцы записывают фамилии сокращенно, например, пишут «Питерзоон» как «Питерз»: надеюсь, они простят меня за то, что я буду писать голландские фамилии полностью, дабы не вводить в заблуждение тех, кто об этом не знает. Аналогично, приводя венгерские имена, я не следую венгерскому обычаю ставить фамилию перед именем и пишу «Миклош Хорти», а не «Хорти Миклош». В других случаях порядок слов, свойственный личным именам в иных культурах, сохраняется: «Мао Цзэдун» я пишу именно как «Мао Цзэдун».

В примечаниях и библиографии я стараюсь приводить английские переводы иноязычных сочинений везде, где это возможно. Я стремлюсь не слишком часто перебивать текст датами рождения и смерти персонажей, о которых идет речь, – за исключением тех случаев, когда это необходимо. В датировке я использую понятие «новая эра», сокращенно «н. э.»: это избавляет меня от вопросов о статусе христианства в сравнении с другими религиями. Даты относятся к «новой эре» (у христиан принято обозначение «Р.Х.»), если не указано обратное. Даты до 1 года новой эры маркируются «до н. э.», что соответствует христианскому «до Р.Х.». Я старался избегать названий, оскорбительных по отношению к их носителям: это означает, что читатели встретятся в этой книге с непривычными наименованиями – «миафизиты» вместо «монофизиты», «диофизиты» вместо «несториане», «Кафолическая апостольская церковь» вместо «ирвингисты». Иные, быть может, посмеются над такой «политкорректностью». Но в дни моей юности родители учили меня, что об убеждениях других людей следует говорить вежливо и уважительно – и, право, жаль, что в наши времена эта скромная добродетель подвергается насмешкам. Надеюсь, читатели-нехристиане простят мне то, что ради простоты я часто называю иудейский ТаНаХ Ветхим Заветом, в параллель к Новому Завету христиан. Библейские ссылки даются в форме «глава-стих», принятой христианами начиная с XVI века: так, третья глава, четырнадцатый стих Евангелия от Иоанна обозначается «Ин 3:14», а первое из двух посланий апостола Павла к коринфянам, глава вторая, стих десятый – «1 Кор 2:10». Библейские цитаты приводятся по «Пересмотренному стандартному изданию» (Revised Standard Version), кроме случаев, указанных отдельно.

Почему с Греции, а не с яслей в Вифлееме Иудейском? Потому что в начале было Слово. В повествовании об Иисусе Христе у евангелиста Иоанна яслей нет: этот рассказ начинается с песнопения или гимна, в котором «Слово» – греческое «Логос». Слово, говорит Иоанн, было Богом; и Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины.[7]

«Логос» здесь – намного больше, чем «слово»: это и сам евангельский рассказ. В этом «Логосе» – как и во всем христианском учении – сопряжено множество смыслов, разных и даже противоречащих друг другу. «Логос» – не столько часть речи, сколько сама речь, а также мысль, стоящая за речью: и эти два основных значения раскрываются веером, порождая множество новых – разговор, повествование, размышление, смысл, разум, сообщение, слух, даже обман. Далее Иоанн называет «Логосом» человека, в котором прославился Отец его, Бог: имя его – Иисус Христос. Вот и еще одно греческое слово: Христос. К обычному еврейскому имени Иошуа/ Иешуа (дошедшему до нас также в греческой форме: Иисус) его последователи после казни на кресте добавили второе имя: Христос.[8] Стоит отметить: желая подчеркнуть особую роль, особое предназначение своего Иешуа, его последователи сочли нужным перевести слово «Мессия» («Помазанник») на греческий язык. Сын плотника, распятый на кресте, при жизни, конечно, знал немало греков – они жили в соседнем городе, к югу от его родного Назарета: но они были для него чужаками, иным народом. Имя «Христос» наглядно показывает, сколь важную роль играла для христианства с самых первых его дней – с первых попыток разобраться в том, какую весть оно несет миру и как лучше выразить эту весть – греческая культура. Слова «Логос» и «Христос» говорят нам о том, сколь тесное сплетение иудейских и греческих идей и воспоминаний лежит в основе христианства.

Но почему же греки оказались столь тесно связаны с историей человека, названного в честь легендарного еврейского героя Иешуа и воплотившего в себе, как полагали многие, иудейское предание о «Помазаннике» – спасителе еврейского народа? Послушаем, что рассказывали о себе сами греки на землях, где поселились они за два тысячелетия до рождения Помазанника: горных полуостровах, перешейках, мысах и островах, составляющих современную Грецию, а также западное побережье современной Турции. Около 1400 года до н. э. одно из греческих племен достигло богатства и власти, позволивших ему возвести множество поселений с монументальными дворцами, крепостями и гробницами. Столицей стали Микены – город на холмах Пелопоннеса, полуострова на юге Греции, два столетия делившего славу имперского центра с островом Крит. Однако около 1200 года до н. э. разразилась катастрофа, причина и суть которой до сих пор остаются загадкой, – известно лишь, что в это же время подобные бедствия постигли и многие соседние общества, так что эпоха высокоразвитых культур Восточного Средиземноморья сменилась так называемыми «Темными веками». Микены были разрушены. Прежний успех к ним больше не возвращался – но имя их не было предано забвению. Этот город воспел прославленный греческий поэт, знавший о Микенах очень мало, но обозначивший собой начало новой культурной традиции: вначале – Греции, затем – всего Средиземноморья и, наконец, всего мира, воспринявшего западную культуру.[9]

Впрочем, говорить о «поэте» здесь можно лишь с большой долей условности. Две эпические поэмы, «Илиада» и «Одиссея», традиционно приписываются автору по имени Гомер. Очевидно, Гомер жил намного позже падения Микен – не меньше четырехсот лет спустя. Однако этот поэт (или поэты, или целая гильдия профессиональных певцов, создателей бессмертного эпоса) сохранил для нас дошедшие сквозь столетия песни об этом утраченном мире. В поэмах описывается военная кампания – возможно, отголосок какого-то реального конфликта из давнего прошлого: греки осаждают, а затем берут штурмом Трою, негреческий город в Малой Азии (современная Турция). За этим следуют приключения одного из греческих героев, Одиссея, в его мучительно долгом десятилетнем путешествии домой. Эти две поэмы, сформировавшиеся в устном творчестве VIII–VII веков до н. э., стали краеугольным камнем греческого самосознания – что довольно странно, если учесть, что враги греков, троянцы, в изображении Гомера по культуре ничем не отличаются от греков. В Малой Азии грекам довелось столкнуться с некоторыми другими народами: надменно именуя их «варварами» (от звукоподражания непонятному языку: «бар-бар»), греки, однако, проявляли живой интерес к сложным чужим культурам, в особенности к двум великим державам, с которыми им не раз приходилось сталкиваться: Персидской (Иранской) империи, теснившей их с востока и подчинившей себе множество греческих городов, и Египетской империи на южном берегу Средиземного моря, чья древняя цивилизация вызывала у греков завистливые попытки подражания и страстное желание овладеть ее тайными знаниями, в существовании и глубоком значении которых они не сомневались.