Тем не менее, однажды утром, когда он в одиночестве отдыхал на балконе, в то время как миссис Ундервуд работала над своей книгой, он заметил прибытие гостя в посудине, напоминающей египетское судно из эбонита и золота. Это был Епископ Тауэр в своей высокой короне на некрасивой голове, высоким жезлом в левой руке и тремя болтающимися на поясе золотыми державами. Епископ величественно прошествовал на балкон и легонько поцеловал Джерека в лоб, похвалив белый костюм, сотворенный ему миссис Ундервуд.

— Все успокоились после вечеринки Герцога, — информировал его Епископ. — Мы вернулись к нашим старым привычкам с некоторым облегчением. Монгров показался больным, разочарованным, не правда ли?

— Почему? Герцог Квинский пренебрег интересами гостей, что вряд ли является достоинством человека, желающего быть самым популярным хозяином.

— К тому же, — добавил Джерек, — сам Герцог чихать хотел на все пророчества этого полоумного Юшариспа. Он, вероятно, надеялся, что Монгров попал в какие-нибудь жуткие приключения во время путешествия во вселенной — что-нибудь с разумной долей сенсации. Хотя всем давно известно, что Монгров способен испортить любое начинание.

— За это мы и любим его.

— Конечно.

Миссис Ундервуд в розово-желтом платье вошла в комнату позади балкона. Она протянула руку.

— Дорогой Епископ. Как приятно видеть вас. Вы останетесь на завтрак?

— Если не стесню вас, миссис Ундервуд.

Было ясно, что он много узнал об обычаях Эпохи Рассвета.

— Что вы, конечно нет.

— А как моя мать, Железная Орхидея? — спросил Джерек. — Вы видели ее?

Епископ Тауэр почесал нос.

— Значит, ты не слышал? Она стала твоим конкурентом, Джерек, уговорив Браннарта Морфейла позволить ей взять одну из его драгоценных машин времени. Она исчезла!

— Сквозь время?

— Да. Она говорила Браннарту, что вернется с доказательствами его теории, свидетельством… что ты сфабриковал вашу историю! Я удивлен, что никто до сих пор не рассказал тебе об этом, — Епископ рассмеялся. — Она так оригинальна, твоя очаровательная родительница!

— Но она может погибнуть, — сказала миссис Ундервуд. — Она осознает риск?

— Я думаю, полностью.

— О! — воскликнул Джерек. — Мама! — он прикусил нижнюю губу. — Она считает, что ты превзошла ее, Амелия, и хочет наверстать упущенное.

— Она говорила, когда вернется? — спросила миссис Ундервуд Епископа Тауэра.

— Нет, но Браннарт может знать. Он управляет экспериментом.

— Управляет! Ха! — Джерек сжал свою голову руками.

— Нам остаются лишь молитвы и надежды, что она вернется невредимой, — сказала миссис Ундервуд.

— Время не в силах справиться с Железной Орхидеей! — рассмеялся Епископ Тауэр. — Ты слишком мрачен, Джерек. Она скоро вернется с новостями ничуть не хуже твоих. На это она и рассчитывает.

— Мы избежали гибели лишь по счастливой случайности, — возразила миссис Ундервуд.

— Эта самая случайность должна помочь и ей.

— Вы, вероятно, правы, — сказал Джерек.

Он был удручен. Сначала пропал его лучший друг, а теперь — его мать. Он посмотрел на миссис Ундервуд, как если бы она могла снова исчезнуть на его глазах, что уже было однажды, когда он попытался поцеловать ее.

Миссис Ундервуд заговорила довольно бодро, бодрее, чем требовала в данном случае ситуация.

— Ваша мать не из тех, кто погибает, мистер Карнелиан. Может быть, это ее факсимиле послано сквозь время. Оригинал может находиться среди нас.

— Я не уверен, что это возможно, — ответил он, — что-то связанное с сущностью жизни. Я никогда полностью не понимал теории, касающейся трансплантации. Но я не думаю, что можно послать двойника сквозь время, не сопровождая его.

— Она вернется, — сказал Епископ Тауэр с улыбкой.

Но Джерек, обеспокоенный судьбой Лорда Джеггеда и мучимый дурными предчувствиями, погрузился в молчание, оставив гостя без хозяйской предупредительности во время ленча.

Прошло еще несколько дней без всяких происшествий. Время от времени к ним захаживали то. Миледи Шарлотина, то Герцог Квинский, то Епископ Тауэр. Их разговор часто касался судьбы Железной Орхидеи. Браннарт Морфейл, несомненно располагавший сведениями о координатах Железной Орхидеи, держал их в строжайшем секрете даже от своей покровительницы, Миледи Шарлотины, предоставившей ему лаборатории в своих огромных владениях над озером.

Между тем Джерек продолжал ухаживать за Амелией Ундервуд. Он изучил поэму Уэлдрейка (по крайней мере то, что она смогла вспомнить) и нашел ее очень подходящей к их собственной ситуации: «Так близко любовники были, но их единению препятствует мир», «Жестокая судьба диктует им, чтобы одинокими шли они по этому пути» и тому подобное. Амелия же, в конце концов, потеряла интерес к своему любимому поэту. Но Джереку показалось, их отношения стали более теплыми, дружеские поцелуи — более частными, в ее улыбке и пожатии рук появилась доверчивая нежность. Он смирился. Сама стабильность их домашнего уклада располагала Джерека к мысли, что они женаты. Джерек надеялся, что она подскользнется случайно к завершению их обмана, дай только время.

Жизнь текла гладко и, кроме колючего опасения в глубине его души за мать и Лорда Джеггеда, его ничто не беспокоило. Он наслаждался спокойствием, которое утратил с тех пор, как миссис Ундервуд поселилась в его доме. Он напрочь забыл о том, что всякий раз, когда он погружался в состояние счастливой безмятежности, его поджидала какая-нибудь новая драма. Но, в размеренном ритме этих дней без событий, в нем росло ощущение неизбежного ожидания, пока он не начал желать, чтобы то, что случится — случилось бы скорее. Джерек даже подумал, что удар будет нанесен либо Железной Орхидеей по ее возвращении, либо его другом Лордом Джеггедом, который прикажет им вернуться в Палеозой, чтобы завершить какую-нибудь пропущенную задачу.

И удар был нанесен.

Это произошло ранним утром через три недели после того, как она поселилась в новом доме. Их разбудил оглушительный стук в парадную дверь. Джерек вскочил с постели и вышел на балкон, чтобы посмотреть, кто придумал такое оригинальное обращение с дверью (никто из его знакомых ни разу не проделывал такого трюка). На подъемном мосту через ров столпилась группа людей, хорошо знакомых ему. В дверь барабанил инспектор Спрингер, после Девонских приключений обновивший свой гардероб точно таким же костюмом и шляпой. Он прибыл в сопровождении десяти или двенадцати полицейских и одного джентльмена. Пристальный взор Джерека остановился на важном мистере с полубезумным взглядом. Это был мистер Гарольд Ундервуд со своим пенсне на носу, аккуратно зализанными на пробор соломенными волосами, в темном костюме, при своем неизменном жестком воротничке, манжетах, галстуке и черных блестящих ботинках. В руке у него была шляпа такая же, как у инспектора Спрингера. Позади этой компании, на небольшом расстоянии, жужжала огромная конструкция, состоящая из ряда взаимосвязанных колес и храповиков, стеклянных стержней и обитых скамеек — открытая ящикоподобная машина, очень похожая на ту, которую Джерек видел в Палеозое. За управлением сидел бородатый мужчина, который дал им корзину с провизией. Он первым заметил Джерека и дружелюбно помахал ему рукой.

С ближайшего балкона послышался приглушенный крик:

— Гарольд!

Мистер Ундервуд поднял глаза и холодно уставился на свою жену, стоявшую в неглиже и тапочках, чего себе никогда не могла позволить добропорядочная домохозяйка из Бромли.

— Ха! — вырвалось у него, в подтверждение своих самых худших опасений. Затем он заметил Джерека, смотрящего сверху на него. — Ха!

— Что вам угодно? — прохрипел Джерек, прежде чем осознал, что они не понимают его слов.

Пока инспектор Спрингер прокашливался, Гарольд Ундервуд заговорил:

— Игри Гэйзе, — казалось, сказал он, но этого ему показалось недостаточно и он продолжил — Риджика баттероб онэ!

— Нам лучше впустить их, мистер Карнелиан, — сказала миссис Ундервуд слабым голосом.