Мари уже села за стол, место Луизы было напротив нее. Мобре разместился по правую руку от Мари, прямо лицом к генералу.

Реджинальд не ошибся. Обильная пища разрушала здоровье Дюпарке куда сильнее, чем тропический климат. Достаточно сказать, что на ужин подали сперва протертый суп из голубей, а потом, сразу вслед за ним, на столе появилась запеканка, этакое затейливое кулинарное сооружение из пюре, четырех крылышек, ножки и белого мяса от трех зажаренных кур.

Кавалер засыпал хозяев комплиментами за искусство их шеф-повара. Он признался, что никогда еще на этих широтах не доводилось ему отведать курицы, чье мясо не было бы жестким.

Дюпарке улыбнулся.

— Вы правы, но причина здесь не только в поваре, — признался он, — хотя, надобно сказать, мой — настоящий мастер своего дела, но и в том, что он пользуется кое-какими рецептами, что мы здесь, на острове, переняли у своих рабов. Правда, иные из их блюд и в рот не возьмешь! Но все равно это ведь у них мы научились делать мягким чересчур жесткое мясо. Наши куры вкусны лишь потому, что мы на день-другой заворачиваем их в листья папайи, правда, если продержать их так подольше, то они могут буквально растопиться.

Тем временем в сопровождении французских вин появилось нечто вроде рагу.

— Должен признаться, — заметил Мобре, — что именно во Франции довелось мне отведать самую аппетитную и изысканную кухню. Помнится, однажды мне посчастливилось вкушать одно восхитительное блюдо у молодого маркиза де Севиньи — вот уж у кого воистину гениальный повар, — так вот, это было рагу из говяжьего филея с огурцами. У нас в Англии такого не попробуешь…

— А давно ли вы были в последний раз во Франции?..

— Всего полгода назад, генерал. Благодаря господину де Серийяку мне удалось встретиться со многими знатными людьми. Даже с самим кардиналом Мазарини и Анной Австрийской…

— Благодарение Богу, наш король теперь уже достиг совершеннолетия, — только и заметил в ответ Жак.

Кавалер обернулся к Луизе. Она ела так деликатно, что напоминала клюющую зернышки птичку. Однако шотландец не без удивления заметил, что в тот момент, когда он обратил свой взгляд в ее сторону, глаза ее с благоговением были устремлены прямо на него. Она явно изучала его. И он замечал это уже не в первый раз. Казалось, теперь Мари уже более не привлекала его внимания, будто он вдруг вовсе забыл о ее существовании. Как бы невзначай, но вполне намеренно, всякий раз когда ему случалось что-то сказать, он будто обращался прежде всего к Луизе. Что же касается всех остальных — пусть каждый сам делает выводы из того, что сорвалось с его уст!

— Я имел честь впервые познакомиться с французским двором, — заметил он, — когда он переживал весьма тяжелые времена. Ходили слухи, будто даже сам король испытывал нужду в самом необходимом. Говорили даже, что ему пришлось отказаться от пажей, ибо их было нечем кормить.

— А мне показалось, — вступил в разговор Дюпарке, — что вы были приняты при дворе только вместе с господином де Серийяком, разве не так?

— Вы не ошиблись, именно так и случилось, когда я был там в последний раз. Но несколько лет назад мне пришлось побывать там, чтобы встретиться с тетушкой Людовика XIV, я хочу сказать, с дочерью Генриха Великого и супругой короля Англии, которая нашла тогда прибежище в Париже. И только представьте, девушке приходилось весь день оставаться в постели, ибо у нее не было дров, чтобы согреться, а весь придворный люд, поглощенный своими страстями, будто даже не замечал столь вопиющего оскорбления, нанесенного королевскому сану.

— Признаться, сударь, — возразил Дюпарке, — я не знал того, что вы мне только что поведали, но согласитесь, что в этих обстоятельствах и регентша тоже была не без греха. Ведь она, вопреки всему и всем, поддерживала Мазарини. И оттуда, и только оттуда, берут начало все беды моей страны…

— Остается только восхищаться добротою и благородством Анны Австрийской, ведь бедняжку так никогда и не приняли во Франции. Долгие годы к ней относился как к преступнице ее собственный супруг, она подвергалась преследованиям со стороны кардинала Ришелье, была свидетельницей, как в Валь-де-Грас у нее конфисковали ее переписку и вынудили при всем честном свете подписать бумагу, где она признает свою вину перед королем, своим супругом. Когда она разрешилась от бремени и произвела на свет Людовика XIV, этот самый супруг даже не пожелал обнять ее, как того требовали древние традиции, и это оскорбление так подорвало здоровье бедняжки, что она едва не рассталась с жизнью. Наконец, во время ее регентства, осыпав своими милостями всех, кто дал себе труд попросить ее об этом, она оказалась изгнана из столицы охваченной гневом и непостоянной в своих привязанностях чернью. Она и золовка ее, королева Англии, обе они войдут в историю как пример раскаяния и испытаний, какие только могут пасть на увенчанные коронами головы…

— Должно быть, у Анны Австрийской в Англии немало друзей, не так ли?

Это было нешуточное утверждение, ведь предназначалось оно для ушей человека, который льстил себя званием настоящего дипломата.

— Да, так оно и есть, — согласился Реджинальд. — Ведь англичане, демократы по натуре, не в состоянии слушать без содрогания, когда королева не может появиться в обществе, не рискуя подвергнуться публичным оскорблениям, когда ее называют не иначе как мадам Анной, если не добавляют при этом к ее имени еще и титулы весьма оскорбительного свойства.

— Что ж, сударь, за все приходится платить, ведь нельзя же безнаказанно пренебрегать интересами государства, принося их в жертву дружеской привязанности одного человека. Ибо никто не убедит меня, будто Мазарини сделал много хорошего для нашей страны. Три года назад он оказался в изгнании в Кельне, но и оттуда не переставал править двором… Потом его позвали вернуться в королевство — но не как министра, которому предложено снова занять свой пост, а скорее как монарха, по праву вступившего во владение своей страною! Я слышал, будто его даже сопровождала этакая небольшая армия из семи тысяч человек, которую он содержит на свои собственные средства! Несчастная Европа! — с горечью воскликнул он после минутного молчания, заметив, что гость его никак не участвует в беседе. — Бедная Европа, насколько яснее отсюда, издалека, нам ее беды и несчастья! Мы видим отсюда, что Мазарини стал безраздельным правителем Франции и властителем дум нашего юного короля, мы видим, с одной стороны, дона Луиса де Аро, который правит Испанией, и Филиппа IV, продолжающего вести мало кем поддерживаемую войну. Мир еще не слыхал имени нового короля Людовика XIV и никогда всерьез не говорил о короле Испании! Теперь в Европе уже не найдешь ни одной коронованной особы, которая бы пользовалась заслуженной славой, кроме, пожалуй, королевы Швеции Кристины, она одна еще самолично правит страною и поддерживает честь трона, забытую, опозоренную или вовсе неведомую в прочих государствах.

Реджинальд де Мобре слегка побледнел. Это не ускользнуло от глаз Мари, и, судя по всему, она была единственной, кто это заметил. Она увидела, как он сразу перестал есть, снова положил на тарелку кусок, который уж было совсем собрался поднести ко рту. Как вдруг заходил ходуном на шее кадык, будто у него сразу пересохло в горле.

Она была удивлена, что слова мужа смогли взволновать его до такой степени.

Реджинальд же тем временем откашлялся, усилием воли попытался справиться с охватившим его волнением, а лицо из бледного сразу сделалось пунцовым, выдавая закипавший внутри гнев.

— У нас в Англии, — начал было он, — наша молодая республика…

Дюпарке без всяких церемоний прервал его на полуслове.

— У вас в Англии, — продолжил он, — правит Кромвель. А законный монарх ваш, Карл II, вместе с матерью вынужден был бежать из страны и нашел приют во Франции, где и влачит печальное существование, теша себя призрачными надеждами! Что же до Кромвеля, то это простой гражданин, который захватил в свои руки власть над Англией, Шотландией и Ирландией! Узурпатор, который, возможно, и достоин править страной, но он не преминул присвоить себе титул протектора, а не короля — ведь англичане знают, где кончаются права их законного короля, но никому не ведомы границы, до каких могут простираться прерогативы протектора. Он утвердил свою власть, подавляя…