— Ах, мадам, если бы они действовали привычным манером, как привыкли воевать мы сами! Слов нет, тогда, конечно, мы смогли бы покинуть форт и атаковать их, но ведь они же прячутся! Они подстерегают нас, следят за нами исподтишка, рано или поздно мы натолкнемся на противника, который безжалостно расправится с нами, если мы атакуем его за пределами укрепленного форта…

— И что же нам теперь остается? Как в таких обстоятельствах действует майор?

— Мерри Рул только вчера вечером от одного добравшегося с Гренады на лодке колониста узнал, что на острове взбунтовались дикари.

— Отчего же он не поторопился поставить об этом в известность нас?

Отремон пожал плечами, показывая свое полное неведение относительно мотивов, какими руководствовался в своих действиях майор.

— К тому времени там уже успели зарезать восемь колонистов. Рул тут же поспешил послать Байарделя с кораблями береговой охраны сурово покарать дикарей и восстановить порядок на острове. Вот почему вторжение нынче утром дикарей на Мартинику застало нас врасплох. Никто даже не успел вовремя поднять тревогу. Они прибывали со всех сторон. Среди них индейцы с Гренады, с Гренадины, с Сент-Люсии… Короче говоря, сюда собрался весь флот местных дикарских племен…

Мари была вне себя от ужаса.

— Выходит, — промолвила наконец она, — Байардель отправился на Гренаду?! И одному Богу известно, сколько он будет отсутствовать, а ведь мы здесь так нуждаемся в нем и в его кораблях! Что и говорить, никак не скажешь, что майор в этой ситуации оказался на высоте!

— Да нет же! — возразил Отремон. — Вы не совсем справедливы. Ведь не мог же майор знать, что замышляют против нас караибы! Повторяю, мадам, за всем этим стоят англичане! Никогда не поверю, что дикари способны на этакую хитрость: заманить нас на Гренаду и тем временем атаковать здесь! Уж поверьте на слово, мадам, будь здесь капитан Байардель, этот сброд никогда не осмелился бы высадиться у нас на острове! Да он приказал бы забросать все эти их челноки из камнеметов! А тех, кто остался бы в живых, мы без труда отправили бы назад, в те края, что отведены для дикарей!

— Но как же вам удалось добраться сюда? — удивилась Мари.

— Поскольку ни один из наших гонцов так и не дошел до замка, я сам вызвался под покровом ночи попытать счастья в последний раз. Дикари были повсюду. Благодаря темноте мне кое-как удавалось прятаться, пока я не наткнулся на целый отряд индейцев. Они напали на меня, своими пистолетами мне удалось уложить двоих. Потом почувствовал, что и сам ранен, но мне удалось укрыться в густых зарослях, и я надолго там затаился. Они пытались меня отыскать, но тщетно, и в конце концов они ушли. Тогда я стал потихоньку пробираться сюда…

Похоже, силы окончательно оставили его, и он замолк.

— Ладно, — снова заговорила она, — а теперь надо непременно снять с вас одежду. Я должна заняться вашими ранами.

Покончив с этим, она спросила:

— И все-таки каковы же замыслы майора? Ведь он командует войсками, это в его распоряжении находятся сейчас все вооруженные силы острова! Не может же он не знать, что мы здесь окружены со всех сторон, пленники собственного замка, надеюсь, он не преминет попытаться освободить нас!

Жильбер покашлял, будто нарочно, чтобы избежать необходимости ответить на ее вопрос, однако Мари снова взялась за свое:

— Нисколько не сомневаюсь, он непременно попытается сделать что-нибудь для нашего спасения! Что за вздор, в самом деле! Ведь не может же быть, чтобы какая-то жалкая сотня дикарей, удерживающая в своих руках дорогу, преградила путь отряду хорошо вооруженных стрелков! Раз вам, Отремон, все-таки удалось пробраться сюда, то для сотни солдат это вообще не составит особого труда!

— Все это так, — возразил Жильбер. — Но ведь главное — это оборона форта. Без сомнения, весьма рискованно лишать его стольких защитников.

— А как же Мерри Рул? Неужели его нисколько не встревожило, что мы почти в когтях у дикарей и их стрелы вполне могут вконец парализовать нашу оборону? Он что-нибудь говорил по этому поводу?

— Ладно, к чему скрывать, — решился наконец Жильбер, окончательно отказавшись от попыток умолчать истинное положение вещей, — когда Рул узнал, что замок в окружении, он воскликнул: «Вот видите! Генерал не захотел меня послушаться! Он предпочел продать Гренаду иноземцу! Теперь пусть сам пожинает плоды! Ведь рано или поздно именно так и должно было случиться…»

— Иноземцу?! — переспросила Мари. — Но ведь мы продали ее французу через посредничество одного шотландца, кавалера де Мобре, вполне достойного дворянина, заслуживающего всяческого доверия.

— Возможно, мадам, кто знает. Однако, судя по всему, Рул так и не простил вам этого, ибо потом добавил: «Если бы они продали этот остров мне, эти индейцы никогда бы и пикнуть не посмели! Никогда! Уж кто-кто, а я-то смог бы их усмирить! Что ж, кто знает, может, все это и к лучшему!..»

С минуту Мари молчала, словно целиком погрузившись в какие-то невеселые мысли.

— Послушайте, — проговорила она наконец, — а не кажется ли вам, что из желания отомстить майор так и не прислал нам никакого подкрепления?

Жильбер отрицательно помотал головой.

— Да нет, ну что вы, право! Думаю, он сказал это просто в сердцах. А если он не прислал вам помощь, то, скорее всего, просто потому, что не смог!..

С минуту они сидели друг против друга, не произнося ни единого слова. Мари не сводила глаз с сильной волосатой груди молодого колониста. Заметила, какие крепкие у него мускулы. Только что произнесенное ею имя кавалера де Мобре неожиданно воскресило в ее памяти облик галантного шотландца. И она с удивлением обнаружила, что за всеми тревожными событиями последнего времени совсем забыла о нем. Потом вспомнила, как на Гренаде Жильбер тонкими чертами лица и обходительными манерами напомнил ей кавалера. Правда, с тех пор, как она вновь увиделась с Реджинальдом, это сходство уже казалось ей куда менее разительным.

Жильбер, судя по всему, очень страдал от нестерпимой боли, у него даже не было сил поднять голову, чтобы взглянуть на Мари. Как странно, подумала она, единственным чувством, какое вызывал он в ней сейчас, было сострадание. Нет, ее даже не восхищало то, что ему удалось прорваться сквозь окружение дикарей и добраться до замка. Она лишь жалела его, сочувствуя его страданиям. Он с трудом вздохнул полной грудью. Здоровой рукой он крепко сжимал онемевшее, распухшее, изуродованное плечо.

И все же нашел в себе силы слабым голосом спросить:

— А у вас есть здесь хоть какие-то запасы провианта?

— Провианта? — удивившись вопросу, переспросила она.

— Да, съестных припасов. Сколько времени вы смогли бы продержаться в окружении?

— Трудно сказать… У нас есть зерно, маниока, несколько живых свиней. Мы постараемся заколоть их как можно позже. Если нам удастся закоптить мясо и бережно оделять продуктами всех, думаю, сможем продержаться дней десять…

— Вы сказали, дней десять? — с облегчением переспросил он. — Думаю, этого вполне достаточно. За это время все наверняка так или иначе закончится. Либо дикари всех нас перережут, либо мы окончательно возьмем над ними верх!

— Почему вы так думаете?

— Да сам не знаю… — признался он. — Просто у меня такое ощущение… вернее, предчувствие, не более того.

Она подошла к нему поближе и присела.

— Послушайте, Отремон, мне кажется, вы что-то от меня скрываете. Не может быть, чтобы то, что вы только что мне сказали, оказалось простым предчувствием… Вы что-то знаете, что-то такое, чем не хотите поделиться со мной.

— Да нет же. Уверяю вас, мадам. Я вовсе ничего от вас не скрываю. Просто я уверен, что все это дело рук англичан. Так что через пару недель они непременно высадятся на острове и мы будем спасены… если за это время нас не успеют перебить индейцы. Вот и все, что я могу вам сказать. И я не единственный, кто разделяет эти опасения. Вот Мерри Рул там, в форте, так он даже подозревает, будто весь этот бунт подстроил тот самый иностранец, которому вы продали Гренаду.