18 марта 1951 «Охотясь на пещерного медведя…»[267] Охотясь на пещерного медведя, По-моему и груб, и деловит, Живя без дури, не блажа, не бредя, Снов наяву не видел троглодит. Но у костра, перед дневной добычей, Присел однажды незнакомый гость, Издав без слов какой-то щебет птичий И грызть не став предложенную кость. Окружности, кресты и закорючки Он на земле тростинкой начертал И что-то на ухо собаке-злючке, Впервые растерявшейся, шептал Перед красавицами яркой кучей, Всю ночь прорыскав, навалил цветов И девы наиболее пахучей Оставил безответным страстный зов. С тех пор он будущее городище Своими странностями удивлял, Растительной он лакомился пищей, А мяса вовсе не употреблял. Его рассматривали как святого, ……………………………………. …………………………………………. …………………………………………. Как…………………………………..ядом, Как новой жизни молодой побег. А он был просто первым психопатом, С каким столкнулся древний человек. 29 июня 1951 Он шел с войны[268] Он шел с войны, он думал: «Я из многих. Не предъявлю я требований строгих, Не буду ждать ни славы, ни почета — Важней найдется у страны забота. Но, в силу свойств испытанного мною И связанного с эдакой войною, Везде, для всех, по всем, как будто, данным Я буду собеседником желанным». Вдвойне ошибся: и почет и славу Везде и всюду он снискал по праву, Но слов его не слушали как на зло: «В зубах, голубчик, это всё навязло. В зубах навязло, — говорили дома, — По многим былям это нам знакомо. Всё, кроме частностей, давно известно И в общей сложности неинтересно». 20 июля 1951 «Жизнь у нас тревожна и бессонна…»[269] Жизнь у нас тревожна и бессонна. Кто мы все? Спортивная колонна. Все мы вроде велосипедисты, Мы в пыли, мы попросту нечисты. Мы, надев дорожные доспехи, Щелкаем пролеты, как орехи. Мы на двухколесных самокатах Едем, едем мимо сёл богатых. Мы в поту и по-спортсменски тощи, Прорезаем масличные рощи. Пади влажны и сады тенисты — Но несутся велосипедисты. Давят грудь цивильные доспехи, На столбах — бесчисленные вехи, Нет возможности остановиться, Оглянуться, охнуть, удивиться, Сделать в книжке краткие пометки, Плод сорвать, трепещущий на ветке, Молоком снабдиться у молодок, Ту иль эту взяв за подбородок. Нам нестись, дистанций не считая, С терпеливостью сынов Китая, Сквозь бескрайней шири мелколесье, На движеньи зиждя равновесье. А иные валятся в канаву, Путь счастливцам уступив по праву, И лежат под тяжестью доспехов, До заветной цели не доехав. 20 июля 1951 МИНИАТЮРЫ, ЭКСПРОМТЫ, ШУТОЧНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ Воспоминание[270] Веселого слова «пощада» Влюбленное сердце не знало, — Она говорила — «не надо!» — И руки мои целовала… 1922 Москва[271] И город — хам, и хамом обитаем. Что изменилось со смешной поры, Когда нас царским потчевали чаем Столицы постоялые дворы? — Февраль 1925 Жених Тамары[272] Убит и демоном отогнан. В Эдем неведомый ведома, Душа распахивает окна Необитаемого дома. 29 декабря 1925 «Свиданьем с Раей упоенный…»[273] Свиданьем с Раей упоенный И от цветов еще пьяней, Вплету я красные пионы В букет, преподнесенный ей. В нем чередуются пионы С гортензией и с резедой Как стихотворные пэоны Четырехстопной чередой. Вы несговорчивы и горды. Пион один, пион другой Слетает с рифмой резедой Пэон второй, пэон четвертый. Но, Рая, Рая, милый друг, Какая польза от пиона, Когда внимательней шпиона Твой недоверчивый супруг. Июнь 1927 Экспромт в коллективное письмо к Шенгели[274] Два странника, мы долги пробыли Вдали от южных берегов, Пока не встретились в Петрополе, В столице стужи и стихов, Что на приветственно захлопали Из невских каменных оков. И днесь в неистовом восторге я, Следя за скачущим Петром, Во славу Нины и Георгия Вожу рассеянным пером, Пока звенит ночная оргия Над белым невским серебром. …Но ах! и ах! журьба Татьянина Неубедительна для нас, Чья муза южным ветром ранена, Чем дом не Павловск, а Парнас И кто любезного крымчанина Охотней слушает рассказ. вернуться «Охотясь на пещерного медведя…». Черновой автограф — 54.19–19 об.; строфа V, записанная почти без чернил, разобрана по царапинам на бумаге. В набросках плана перечислены возможные сюжетные линии: пришелец кидался в водовороты, выпускал рыбу из сетей; не боялся метеорита, сделал из него топор; наблюдал небо, научил франтить, носить украшения, гнать спирт, сделал свирель — мол, обокрал птицу, делал рисунки — мол, убивал изображаемое, часами глядел на свое изображение; после его смерти одни говорили, что «он был прислан людьми его племени, чтобы научить нас многому хорошему», другие — с целью погубить, третьи утверждали, что «он готов был открыть важную для нас тайну, но мы этого не заслужили, и он умер, чтобы не проговориться». вернуться «Жизнь у нас тревожна и бессонна…». Автограф не обнаружен. Печатается по копии. вернуться Москва. Автограф — 39.34; первонач. загл. «Рыночная Москва». вернуться Жених Тамары. Автограф — 39.36; помета: «за 5 минут до получения известия о самоубийстве Есенина». вернуться «Свиданьем с Раей упоенный…». Черновой автограф — 40.25; помета: «Экспромт на именинах у Раи Бобович». вернуться Экспромт в коллективное письмо к Шенгели. Автограф — 40.41. Нина — Нина Леонтьевна Манухина (1892–1980), поэтесса, переводчица, жена Г. Шенгели. |
