1 июля 1929 Ираклийский треугольник[47] Севастополь — запальный фитиль На Таврической бомбе истории. Это — известь, и порох, и пыль, Это — совесть и боль Черномории; Херсонес — это греческий крест, На дороге Владимира постланный, Это — твой триумфальный наезд, Князь, в язычестве равноапостольный. Балаклава ж — молочный рожок В золотой колыбели отечества, Переливший младенческий сок В пересохшие рты человечества… В Севастополе — бранный курган И торжественность памяти Шмидтовой. — — Для чего он сжимает наган? — Ты рассердишь его — не выпытывай. В Херсонесе, царьградский подол О языческий жертвенник вымарав, Византиец садится за стол, Чтобы выпить за подвиг Владимиров; В Балаклаве — и английский бот, И фелука торгашеской Генуи, И пещерного жителя плот Облегли ее дно драгоценное… Ираклия три гордых узла На платке завязала Таврическом, Чтобы память их нам донесла Недоступными варварским вычисткам. Треугольник убежищ морских, Он не канул на дно, он не врос в траву И поет о столетьях своих Погруженному в сон полуострову. 2 июля 1929 Бахчисарай[48] Фонтан любви, фонтан живой! Александр Пушкин Бродил я и твердил (не зная сам, Что значит по-татарски) — «мен мундам!» Но с этих слов, загадочно простых, На землю веял прадедовский дых, И дух кочевий, по моим следам, Гудел гостеприимно: «мен мундам!» Я кланялся плетущимся домой Сапожникам с паломничьей чалмой, И отращенным в Мекке бородам Я признавался тоже: «мен мундам!» Я наблюдал, как жесткую струну Кидали шерстобиты по руну, И войлочный мне откликался хлам На хриплое от пыли «мен мундам!» По замкнутым дворам туземных нор, В святых пещерах молчаливых гор, Снимая башмаки у входа в храм, Шептал я, как молитву: «мен мундам!» К Фонтану слез Гиреева дворца Младой певец другого вел певца, Он звал его по имени — Адам — И, встретив их, я крикнул: «мен мундам!» Когда же я спросил о смысле слов, Мне давших ласку и привет и кров, — Я здесь! — мне отвечали. — здесь я сам! Вот всё, что означает «мен мундам»… — Журчал ключом и лился через край Воспетый Севером Бахчисарай. В Бахчисарае это было, там, Где я сказал впервые «мен мундам». Где хан не правит и фонтан не бьет, Где Пушкинская тень отраду пьет, Где суждено уже не тем устам Шептать благоговейно «мен мундам!» 10 июля 1929
Великий ветер[49] Дули ветры всех румбов и линий: Ветер западный, чайки смелей, Волчий — с севера, с юга дельфиний И верблюжий — с восточных степей; Было шумно в обветренном стане — Между морем и горной дугой, В откроенной долине свиданий, Вдохновенный царил непокой; И рвались через редкие звенья Ураганы в курганной гряде, И летело мое вдохновенье По соленой и желтой воде. Пусть жара обернулась москитом И рассыпала злые рои, Пусть ложатся зверьем перебитым Бездыханные ветры мои, — Но взревут возмущенные недра, Поколеблют зловещий покой И начало Великого ветра Возвестят оживленной строкой. 26 июля 1929 Гриф[50] За надрывным Карадагом Гриф распластан рыжеперый, Смертью праведной и спорой Угрожающий бродягам. — А бродить не всякий может По разъятому вулкану, И, когда я в пропасть кану, Рыжий гриф мой труп изгложет… Это было: рвань сандалий, Сгустки крови на ладонях, Отклик стона в гулких доньях Лавой ущемленных далей, Дрожь изъеденных тропинок, Скрежет зыблемых карнизов, И вверху — крылатый вызов На неравный поединок. Эту битву всякий знает, Все над пропастью мы виснем, Некий гриф беспутным жизням О судьбе напоминает. — Сквозь года, сквозь тучи зрячий, Смотрит хищник терпеливый На приливы и отливы Человеческой удачи. Он с паденьем не торопит, Он спокоен, потому что Виноградный сок Алушты Будет неизбежно допит, Потому что мы летаем Только раз и только книзу И беспамятному бризу Клок одежды завещаем. вернуться Ираклийский треугольник. Рождение родины. С. 9–10. Автограф — 42.22. Вошло в книгу «В созвездии Дельфина»; сопроводительный текст: «Справа от нас — северный берег Северной бухты с зелеными латами Братского кладбища и Малахова кургана на красноватой каменистой одежде Инкерманской выработки. Эти латы нашиты на севастопольскую землю, чтобы прикрыть разверзающийся под ними позор исторической бойни, но вместо того, чтобы его прикрыть, они его еще более подчеркивают. Слева мы видим Херсонесский монастырь, раскопки на месте древнего Херсонеса, целую серию бухт, вгрызающихся острыми и частыми зубьями в землю Ираклийского или Гераклейского или, как его еще называли, Трахейского, полуострова. Южная часть Северной бухты с растущими из нее коническими бухточками на взаимно параллельных осях напоминает челюсть дельфина. Это — клинопись моря. Это — летопись тысячелетней борьбы между ним и сушей. Это — кавалерийские рейды ветра и волн. А то, что между ними удерживается, это, разумеется, — геологические крепости. Мы плывем в Эгейское море. “Как дельфины, пляшут ладьи…” [, писал поэт, бороздивший Эгейское море.] Весь Ираклийский полуостров — перед нашими глазами. Вон — Херсонес, вон — здание музея, где рядом с надгробиями, которые древнегреческие зятья облегченно изрезывали радостной надписью “Прощай, теща!”, в 21-й витрине я видел глиняный светильник поздне-римского времени с изображением морского божества, плывущего на дельфине. Почти наверняка можно сказать, что светильник работал на дельфиньем жиру. Если поместить древний Херсонес там, где его нередко помещают в связи с обнаруженными у Херсонесского маяка развалинами подводного города, то Севастополь, Балаклава и Херсонес составят вершины равностороннего треугольника — Гераклеи или Трахеи» (62.49–51). «Как дельфины, пляшут ладьи…» — из ст-ния Н. Гумилева «Сентиментальное путешествие» (1920). вернуться Бахчисарай. Новый мир. 1930. № 1 — Бумеранг. С. 58–59. Автограф — 42.35. Эпиграф 1 — из ст-ния «Фонтану Бахчисарайского дворца» (1824); эпиграф 2 — из ст-ния «Бахчисарай» (цикл «Крымские сонеты», 1826). Фонтан слез — знаменитый Бахчисарайский фонтан, по легенде построенный в 1764 крымским ханом Гиреем у мавзолея своей погибшей возлюбленной Диляры-Бикеч; в «фонтанный дворик» дворца (Хансарая) перенесен к приезду Екатерины II (1787). вернуться Великий ветер. Бумеранг. С. 60–61. Автограф — 42.47. вернуться Гриф. Бумеранг. С. 62–63, с эпиграфом: «Живя, соблюдай осторожность / Рассчитывай каждый шаг. / Оступишься — будет поздно. Из восточной песни». Машинопись — 42.39. Карадаг (Кара-Даг; тюрк. Черная гора) — вулканический массив в Крыму, на берегу Черного моря; у восточного подножия Карадага расположен Коктебель. |
