10 мая 1927 Звуки (К английской провокации)[191] Сначала жестко: жесты и ужимки Под щелкающие затворы, На конференциях, в сигарной дымке, Увертливые разговоры. И только ночью, только спозаранку, Пугая паству красным братством, Радиозайцы ловят перебранку Кремля с Вестминстерским Аббатством. Но если волны рвутся в урагане Атмосферических разрядов, Но если на Вестминстерском органе Звенят наганы Скотланд-Ярда, Но если в «Правде» и передовые Гремят о правде и неправде, Тогда…тогда… тогда на мостовые Выходят сапоги и лапти, Язык дипломатических пардонов Сменяется жаргоном спора, И дребезжит под цокот эскадронов Наркомвоеновская шпора! 11? мая 1927
Запой[192] Три утра, три вечера кряду В окурках, в грязи и в золе Бутылка зеленого яду Сменялась на влажном столе. Набившись на потные скамьи, Где крысья шуршала тропа, Потрескивала под ногами Ореховая скорлупа. На блюдечке плавали мухи, Хозяин валялся в пуху, С подушки щенок вислоухий Зажулил вторую блоху. Хозяйку щипал запевала, За поясом дергал кайму, Струна ли его целовала — Но музыка снилась ему. И, к нежно-икотной беседе Прислушиваясь, меж собой Медово сосали соседи Пудовое слово «запой». 12 мая 1927 Казачка[193] Как сизая крачка С родного затона, Степная казачка Приехала с Дона. Казацкая дочка Кукушкой бездомной Искала куточка В столице огромной. По конскому шелку Отцовские дали, Как сивую челку Ее заплетали. Плели ее ловко Москве для подарка — Душой полукровка И телом татарка. Плели ее складно, И без укоризны, И слали бесплатно На север корыстный. А там, на чужбине, За чашкою чаю, В уютной кабине Я гостью встречаю. Я сын иноверца, И тоже южанин, И в самое сердце Казачкой ужален. Недаром, недаром Змеиные складки Ложатся загаром На рот ее сладкий. К чему же, к чему же В чужие палаты Усатого мужа С собою взяла ты? Напрасно, напрасно Под маскою смеха Ты думала страстно, Что муж не помеха. — Я тоже с минуту Мечтал об измене — «Гони его к шуту! Бери ее в жменю!..» Но что же со мною И что оказалось? Какою ценою Ему ты досталась? — Ты стоила шрама Донскому рубаке В открытой, как рама, Холщовой рубахе, Витого веревкой, Пришитой к рогоже, С ланцетной шнуровкой На бронзовой коже. Недаром же тело Стального закала Ты столько хотела, Ты столько ласкала. Французы на Буге Просили пардона, Деникин в испуге Отчаливал с Дона, Вы вместе смотрели И слушали вместе Любовные трели Повстанческой мести. Расстанься же, малый, С арапской повадкой С какою попало Родниться палаткой! Возьми же, Алеша, Пониже полтоном — Казачек не плоше Найдешь ты за Доном! А если Галина В мечтах не тускнеет, Спускайся в долину, Где порохом веет, Где птаху калечит За гранью советской Охотничий кречет На травле соседской. Чтоб к милой за данью Прийти властелином, Скажи «до свиданья» Прекрасным Галинам. И левую ногу За правое дело Взметни на подмогу Родному пределу! 12 июня 1927
Памяти Иннокентия Анненского[194] Найдется ль рука, чтобы лиру В тебе так же тихо качнуть, И миру, желанному миру, Тебя, мое сердце, вернуть? И. Анненский. Лира часов. Написано незадолго до смерти, происшедшей на подъезде Царскосельского вокзала вернуться Звуки. Машинопись — 40.12; первоначальное загл. — «Что слышно в мире…». Английская провокация — в мае 1927 английские консерваторы организовали провокационный налет на «Аркос» (советское общество торговли с Англией); затем последовало несколько аналогичных событий. вернуться Запой. Машинопись с правкой — 40.13. вернуться Казачка. Машинопись с правкой — 40.19–21. Французы на Буге… — сражения казачьих войск с французами в 1812 имели место неоднократно: при местечках Унегвичи, Новосвержин, Кайданов и т. д. вернуться Памяти Иннокентия Анненского. Машинопись с правкой — 40.47–48. Авторский комментарий к эпиграфу 1 ошибочен: ст-ние «Лира часов» датируется 7 января 1907. |
