8 октября 1926 Нева[182] Медлительно и вдохновенно Пульсируя в коже торцовой, Нева, как священная вена, Наполнена кровью свинцовой. Невзрачные в теле линялом, Невинные синие жилы По каменным Невским каналам Разносят сердечные силы. Но город, привычный к морозам, Простудных не ведая зудов, Страдает жестоким неврозом И острым склерозом сосудов; По городу каждую осень Грядёт от застав и рогаток, Швыряет несчастного оземь, Хватает за горло припадок; Хрипят от закупорки вены, И жалобно хлопает клапан, Гневясь на устой сокровенный, Где уровень в камень вцарапан. И, стиснута пробкой заречной, Как рельсы на дебаркадере, Венозная бьётся со встречной, С пылающей кровью артерий. Лейб-медик, гидрограф смятенный, Термометры с долями метра Спускает под мокрые стены И цифрами щёлкает щедро. И каждая новая мерка, В жару залитая Невою, С беспомощного кронверка Срывается чёткой пальбою. «Увы, опускаются руки, — Лейб-медик смущённо лепечет, — Вся сила врачебной науки В гаданья на чёт и на нечет… Я мог вам помочь предсказаньем, Но где я достану хирурга, Чтоб вылечить кровопусканьем Тяжёлый недуг Петербурга?» 9 ноября 1926 Военные грезы[183] Не в походе, не в казарме я, Паинька и белорученька, — Только грезится мне армия, Alma mater подпоручика… Перестрелянные дочиста, Прут юнцы неугомонные Из полка Его Высочества В Первую Краснознаменную! Не кокарды идиотские — Пялим звезды мы на головы, Мне в декретах снятся Троцкие, И в реляциях — Ермоловы. Не беда, что всё навыворот: Краснобаи и балакири, Сны рисуют ротный пригород, Где раскинул мы лагери. Утром, пешие и конники, Ходим Ваньками ряженные, Вечером ряды гармоники Слушаем, завороженные. В праздничек бабец хорошенький Ждет бойца за подворотнею, — Всю неделю — ничегошеньки, Вся журьба — в постель субботнюю!.. ………………………………… Не в казарме, не в походе я, Белорученька и паинька, Войны — выдумка бесплодия, Мать их — царственная паника. Есть в кавалерийской музыке Барабанный пыл баталии — Он закручивает усики И подтягивает талии Это с ним амурит улица, С ним тоскуют души жителей: Трусят, мнутся, жмутся, жмурятся И не узнают спасителей! 12 ноября 1926
Пояс[184] Твой пояс девически-туг, Но, чуткая к милому звуку, Душа отзовется на стук И друга узнает по стуку. Замок недостаточно строг, Соблазну и я не перечу, И сердце спешит на порог — Залетному сердцу навстречу! 18 ноября 1926 Диван[185] Как большие очковые змеи, Мы сидим на диване упругом И, от сдержанной страсти чумея, Зачарованы друг перед другом. Золотые пружины в диване, Как зажатые в кольца питоны, Предаются волшебной нирване, Издают заглушенные стоны. Шум окружностей, ужас мышиный, Дрожь минут в циферблатной спирали И потайно — тугие пружины На расстроенных струнах рояли… Но наступит и лопнет мгновенье, Как терпенье в усталом факире, — Разовьются чешуями звенья, И попадают кобрами гири, Остановится маятник рваный, В позабытое прошлое спятя, Нас ударит питон поддиванный И подбросит друг другу в объятья — И в часах, и в рояли, и в шали, Среди струн, среди рук перевитых, Я послушаю песню о жале Поцелуев твоих ядовитых. 10 декабря 1926 Первый полет[186] Под рокот винта Воздушной машины Дымятся цвета И тают аршины. Рывком из травы — Впервые! Впервые! — Покинуты рвы И тропы кривые. Впервые, до слез, Мучительно-зябки Ослабших колес Поджатые лапки. И счастьем томим Сей баловень славный, Что мною самим Был только недавно. — Послушай же, ты, Присвоивший с бою Мечты и черты, Носимые мною! Ты продал оплот И зелень на сквере За первый полет В пустой атмосфере. Ты счастлив ли здесь, Где бьется тревога. В расплату за спесь Бескрылого бога? Ты рад ли, дробя Прозрачные вьюги? — Его и себя Спросил я в испуге. И светлый двойник, Певуч и неведом, Мне в уши проник Беззвучным ответом: «Ах, счастливы ль те, Кто слушают сказки И верят мечте За звуки и краски?.. Я верю мечтам, Но всё же мне жалок Разостланный там Земной полушалок… Под ласковый гром Ковра-самолета Ложатся ковром Леса и болота. Расписанный сплошь, Расписанный густо, Ковер этот — ложь И прихоть искусство. А почва планет, А горы и реки — Их не было, нет, Не будет вовеки. Их злой глубине Тогда лишь поверю, Когда на спине Паденье измерю, В пыли и в крови, На красочной ткани С узором любви И вечных исканий». Тогда…а пока — Есть только вожатый, Есть только бока, Что стенками сжаты, Контакт красоты Со взглядом и ядом, Верста высоты И женщина рядом! вернуться Нева. Машинопись с правкой — 39.83–84. Гневясь на устой сокровенный, / Где уровень в камень вцарапан… — «уровнями» в данном случае именуются линии, отмечающие наиболее высокий уровень подъема воды во время наводнения. вернуться Военные грезы. Машинопись с правкой — 39.85–86. Ермолов — см. примеч. к ст-нию «Фергана». вернуться Первый полет. Красная новь. 1927. № 10. |
