22 сентября 1929 VII. СКОТНЫЙ ДВОР Чудило (Сборная пародия)[104] Ну, братва, и бывает же вздор. Чего со мной было — умора! Выхожу я вчера на дозор В подходящем месте для вора. А идет это вроде пижон, Пальто на нем без бахромок. Я его, конечно, ножом: Слегка попал, а слегка промах… Закричать он хотя не успел, Но привстал и блевнул красным, И сказал — белый, как мел: «Ты меня это, друг, напрасно. Я не знал, что такой капут Ожидает меня сегодня, Голова моя весит пуд, В этой ране — жар преисподней… Губы жгут и воздух сосут… Подойдите ближе, убийца, Поднесите к лицу сосуд, Помогите виску напиться!» Он еще раз блевнул нутром И шепнул: «У меня забота — С самопишущим золотым пером Возьми у меня листик блокнота. Запиши мой последний стих, Сочиненный мной по дороге, И пошли его, ради всех святых, В “Новый луч” или “Красные итоги”…» Вижу я — от луны светло. Дай, думаю, запишу частуху. Прохрипел он мне тут свое барахло (Без фамилии — не хватило духу). И храню вот — без первых строк (Выкурили гады в ночлежке): «…Кратковременен жизненный срок, Мы живем, обреченные спешке. Чуть окрепнув, на самом краю Уходящего вдаль виадука, Мы провидим кончину свою И страдаем за сына и внука. О, не так ли суров народ Золотого советского края Ради милого сына живет, Ради внука в боях умирая? Этот жертвенный трепет атак, Это счастье…» Не кончил — скрутило. А здорово — так его так! Экой парень чудило… 1928 Свершитель треб[105] Это был обыкновенный клоп — В меру трус и в меру кровопийца… Ах, не хмурься, лавроносный лоб! Снизойди, о лира олимпийца! Что нам стоит рассказать хоть раз Про дела и про заботы клопьи? Всё равно ведь — для дневных прикрас Мы стряхнем постельное охлопье! — …Каждый день, в пуховую метель, Звон матраца вызывал на дело, Пел трубой и забирался в щель Острый дух почиющего тела. По пчелиной трубчатой игле Кровяную передвинув подать, Полной колбой клоп скользил во мгле, Клоп спешил свой груз переработать. Столько раз согрев и напитав Красным медом золотую шкуру, Знал он твердо — и его состав, И давленье, и температуру. Но случилось…Нектар стал горяч. Бог потел, и это было ново. Хоботочком, как домашний врач, Клоп всю ночь выстукивал больного. Продолжалось… Свет не погасал. Кровь прогоркла. Изменив порядку, Клоп дежурил, он слегка кусал, Но не пил, а слушал лихорадку. Жар осекся — и за пядью пядь Начал падать, гнев сменив на милость. Что же с кровью? Клоп не мог понять, Почему она остановилась… Он бежал от страшной тишины И нашел за скважиной замочной, На кровати мужа и жены, Брагу тризны и уют полночный. — Кровь гудела, но была сладка, Кровь кипела, но не иссякала — И текла в каналы хоботка, Как вино венчального бокала… Очевидец и свершитель треб, В муках смерти и в пылу зачатий Ты сосешь благоуханный хлеб И на нем кладешь свои печати! Но встают усталые с перин, Жгут свечу, ругаясь словом скверным, И шипит гробовый стеарин: «Dies irae.. Requiem aeternam…» [106] 6 января 1928 Кондор[107] Слегка чудаковатый контур За проволокою вольеры — И вот американский кондор, Который видел Кордильеры. Сны детства! Разреженный воздух… Майн-Рид…Кровать…Свечной огарок… Страна индейцев, лам бесхвостых И дорогих почтовых марок! Во время школьных репетиций Как было лестно — без запинки Повествовать о хищной птице, Которой поклонялись инки! На ярмарках из марок ярких, Чужак от областей надводных, Ты шел в обмен на самых жарких, На самых редкостных животных. — Охваченный меняльным блудом, За знак с твоею шеей голой Я мог пожертвовать верблюдом, Проштемпелеванным Анголой… Но счастье лет, азартом полных. Ты позабыл в тени вольеры — Твой мир — наплеванный подсолнух И праздничные кавалеры. вернуться Чудило. Новый мир. 1928. № 6. С. 172–173. Машинопись — 41.50–51. вернуться Свершитель треб. Бумеранг. С. 43–45. Автограф — 41.1–2. |
