Ода на победу. Гаспаров М. Записи и выписки. М.: НЛО, 2001. С. 31–32, с неточностями. Автограф 51.6–6 об., 12. Приводим текст «От автора» (51.13–14), которым Тарловский, видимо, собирался снабдить ст-ние в расчете на публикацию:

Когда собираешься опубликовать новое произведение, в голову часто лезут неприятные мысли. Ведь никогда не знаешь, насколько угодишь читателю. Там и тут: воображение уже рисует ехидные, и даже гневные, вопросы, задаваемые по поводу «Оду на победу»: «Это что? — забава? — уже как бы слышится мне, — упражнение? Но уместно ли упражнение вокруг грандиозной темы?» — Отвечаю воображаемому критику. На темы Великой Отечественной войны я написал немало своих произведений и многие перевел с других языков. Упреков не слышал. По-видимому, находил слова, более или менее понятные и соответствующие моменту. На долю некоторых из них, таких, например, как переводы Джамбула («Ленинградцы, дети мои!» и ряда других), выпало даже счастье приобрести популярность и вызвать одобрительные отклики со стороны участников происходивших события — от рядового бойца до Емельяна Ярославского. Почему же, спрашивается, я не нашел подходящих слов в нашем живом языке для праздника великой победы и для изъявления своих чувств по отношению к ее творцу и организатору И.В. Сталину (если не считать переведенного мною стиха П. Маркиша)? Почему я решился на литературный эксперимента и даже не на подражание, а на полную стилизацию? Дело в том, что писать живым языком, писать без претензий можно (для большинства писателей) только о трагическом, ибо только тогда можно рассчитывать на то, что напишешь с той или иной степенью оригинальности. Написать о радостном нечто, заметно отличающееся от того, что во множестве пишут вокруг тебя, несравненно труднее. «Все счастливые семьи похожи одна на другую, все несчастливые семьи несчастливы по-разному», — читаем мы у Льва Толстого. То же можно сказать и о литературе: все грустные произведения грустны по-разному, все радостные похожи одно на другое. У меня была неодолимая потребность написать по поводу нашей победы, написать патетически, в одическом плане. Я не чувствовал себя в силах сделать это средствами современного стиха по-своему и думал о том, что сделать это мог бы только Маяковский, да и то потому, что писал он тоже не современным стихом, а стихом завтрашнего дня. Но таким стихом я не владею и поэтому обратился к прошлому, а именно к 18-му веку, который был у нас периодом наивысшего расцвета одического жанра. Мне легче подражать Державину, чем Маяковскому. Я даже самого Державина несколько архаизировал, старясь обобщить весь опыт нашей одической поэзии 180го века. Можно спорить об эффективности сочетания стилизации с актуальной темой, но для меня бесспорно, что лучше подражать напыщенному прадеду, чем идти со своими товарищами по перу узкой тропинкой оперирования одними и теми же понятиями в сходных между собою обозначениях.

Монументальность события толкнула меня на поиски монументальных средств выражения. Я их нашел, как уже выше сказано, в формах 18-го века. Почему бы нам не возрождать (в редких, конечно, случаях) архаику литературную, если у нас так широко возрождается архаика архитектурная, живописная (палешане), театральная (эллинизм и прочее), если даже, наконец, в самой литературе есть неприкосновенный и общепризнанный уголок, где принципиально занимаются архаизированием современности? Я говорю о приспособлении к литературе форм устного творчества, о таких, например, книгах, как «Малахитовая шкатулка» П. Бажова. А чтобы совсем недалеко ходить за примерами, достаточно сослаться на «Сказ о победе» Марфы Крюковой, напечатанный в «Правде» 14 мая 1945 г.

Я стремился к наибольшей торжественности в выражении моих чувств, и поэтому мне хотелось вызвать русскую поэзию на то, чтобы победителя она приветствовала даже с позиций далекого прошлого. И если меня спросят, почему я не обратился с этой целью к временам еще более отдаленным, то я скажу, что сделал бы и это, если, во-первых, как уже выше сказано, вторая половина 18-го века не была «царством оды» и если бы, во-вторых, она не была, в смысле развития нашего литературного языка тем рубежом, по ту сторону которого язык становится уже слишком мало понятен для современного читателя, в чем легко убедиться на примере такой стилизации, как «Восковая персона» Ю. Тынянова.

Вариант загл.: «Ода на победу над фашистской Германией, как ее, по мнению автора, написал бы поэт, уснувший в 18-ом веке, где-то между Тредиаковским и Державиным, и проснувшийся совсем недавно» (51.14).

Крымская конференция. Автограф — 51.15. Крымская конференция союзных держав — вторая, после Тегеранской, встреча лидеров стран антигитлеровской коалиции — СССР (И. Сталин), США (Ф. Рузвельт) и Великобритании (У. Черчилль), посвященная установлению послевоенного мирового порядка. Проходила 4-11 февраля 1945 в Ливадийском дворце в Ялте.