«Сограждане! Вы можете судить
Дерзнувшего на небывалый подвиг
И оскорбившего своей рукой
Богиню, благосклонную к Ефесу.
Вы можете неистово пытать
И, осудив, предать позорной казни
Занесшего над храмом Артемиды
Кощунственные факелы поджога
И от стрелы карающих небес
Не павшего в минуту святотатства.
Но можете ли вы предупредить
Стоустую молву о честолюбце,
Разрушившем создание искусства
И вышней покровительницы нашей
Хранимую и чтимую обитель?
Сумеете ли вы перехватить
Смущенный и подобострастный ропот
О муже, сочетавшемся с мечтой
Прославиться на долгие столетья,
Создать неистощимое бессмертье
Из мимолетного существованья
И нищенское имя Герострата
Обогатить проклятием потомства?
Не сможете. — Отныне навсегда
Прощай, мое возлюбленное имя,
Которое я слышал в сладком детстве
Из трогательных матерински уст
С улыбкою, а в юности певучей —
Со стоном страсти от моих подруг.
Теки, мое возлюбленное имя! —
На крыльях славы о моем безумстве
Ты разольешься, преодолевая
Моря, и страны, и стремнины рек.
И, разлученный навсегда с тобою,
Я буду брошен, как степная падаль,
На пиршество сочувственным шакалам
Истерзанным и безымянным трупом.
Так от сосуда с дорогим вином,
Разбитого неопытной рукою,
Забытые белеют черепки,
А между тем, волной неудержимой
Освобожденная из темной глины,
Распространяется живая влага
И жадную пропитывает землю…
Попробуйте ее остановить!
Мне думается, собственное имя
Ни от кого я больше не услышу,
Чтоб звуки славы не ласкали ухо,
Чтоб в смертный час не облегчали душу
Счастливого носителя его.
Но я предвижу, сколько тысяч уст
На все лады — с восторгом, и со страхом,
И с ненавистью — будут славить имя,
Которое я слышал в сладко детстве
От трогательной матери моей,
Которое мне в юности звучало
Со стоном страсти от моих подруг
И, может быть, которое отныне
Ни от кого я больше не услышу…
Свершилась бескорыстная растрата,
Но страшно расточительной ценой —
Судите же прославленного брата,
Судите же во славу Герострата,
Сограждане, ославленные мной!»
