1928 Этот путь (хроника)[10] На юге, на юге, В Одессе блатной Остались подруги Забытые мной; Остались туманы, Мальчишеский бред И сон безымянный Невиданных лет… В неслыханном детстве Рассеялся рев Поборов и бедствий, И пьяных боев. Забыл я бульвары, И парки, и порт; Забыл шаровары Петлюровских орд; Но помню величье Призыва «бежим!» И в бычьем обличьи Последний нажим — Он мчался галопом, Из моря в века, Пересыпским жлобом На шее быка; Я помню неплохо, Как жег он огнем, И надпись «Эпоха» Горела на нем… Хрипела простуда, И плакал вокзал, И голос оттуда Мне путь указал. Я ехал из дому И бредил Москвой, Где путь молодому Окупят с лихвой; Три ночи сквозь ветер, Таясь, как дикарь, Я нюхал, как сеттер, Махновскую гарь; Усталый донельзя, На полке своей Я думал о рельсе, Что мчится под ней; Вагоны летели На север, во мрак, — Мне снились метели И чудился враг; Со степу родного Слетались орлы, Под красной обновой Ходили хохлы; Клещами испуга Хватал переляк, И белая вьюга Свистела в кулак — И снежной собакой (Как сука — вола), Слепой забиякой Дорогу рвала… Но чаша испита И нечего ждать — Дорога забыта! В Москве — благодать! Работа. Раздолье. Советский Нью-Йорк. В Кремле — Капитолий, И Форум — восторг!.. Но сделано дело, Смыкается круг — Москва надоела, И тянет на юг… Со степу родного Кивают хохлы, Над красной обновой Летают орлы. Мы в перья одеты И в розовый пух — О, родина, где ты? Какая из двух? С низовий на север, И с верху на юг — Протянут конвейер Взаимных услуг; Я спутник послушный Двух разных планет — Я северо-южный, И родины нет… — Женись на южанке, Женись поскорей — Сажай ее в санки Столицы своей; Держи на ухабах, Сжимая в руках, Акации запах Ловя на снегах; И, мчась по морозу, Любовно лелей, Как милую розу С родимых полей! 1927 ПОГОДА Шторм[11] Эта комната со шторой, Взмытой в утренний прибой, — Точно шхуна, над которой Поднят парус голубой. Если вымпел — знак отплытий, То и штора над окном — Символ ветреных событий В прытком плаваньи дневном. Как моряк холстиной гордой Тянет жребий кораблю, — Я рукой, со сна нетвердой, Шнур запутанный креплю, И под шорох доброй шторы, В буднях крыш и голубей, Открываются просторы Полных штормами зыбей… 16 августа 1927 Розы Краса туберкулезных роз В дому обманчива, петушья, — Они увянут от удушья В дыму печей и папирос… Хрусталь, не мучь: на стол пролей Остатки капель недопитых — У каждой розы в легком выдох, У каждой — шепоты скорбей. И кашель высохших стеблей, В последней судороге свитых… 1926 Весенние журавли[12] В журавлином клину Мне нельзя улететь — Сердце бьется в плену О костлявую клеть; И, едва заскрипят Журавли над двором, — Я от шеи до пят Обрастаю пером. О, сердечный напев! Успокойся, усни, Замолчи, ослабев От весенней возни! Не унять кутерьмы, — И кровавый комок Белогрудой тюрьмы Отмыкает замок. Воля бьет напролом, Воля любит нажим; Сердце машет крылом — И одним, и другим, И, нежданно-летуч, Окровавленный мяч Серокрылых из туч Вызывает на матч. Но спортсменскую знать В перелете на приз Он не в силах догнать — Он срывается вниз… вернуться Этот путь. Комсомольская правда. 1927, 15 мая. Машинопись с правкой — 40.1–3 (стр. 2–4), 22 (стр. 1), под загл. «Мой путь». вернуться Штора. Красная новь. 1927. № 12. автограф — 40.45, с посвящением Варваре Вольтман. Машинопись — 40.46. Варвара Васильевна Вольтман-Спасская (1901–1966) — поэтесса. вернуться Весенние журавли. Автограф — 39.65, под загл. «Журавли». |
