Хоть люб нам Дон Кихот, но кто он — сам автор путался порой: дразнящий разум псих и клоун или всамделишный герой. «Смеясь над милым, слезы лью, мол», — признал всевидящий Отец, и так родился в мире юмор для восприимчивых сердец. Печаль веселью не обуза, смешит добро нас — мир таков: легко представить Иисуса меж диккенсовских чудаков. И тот же Гоголь, тот же Чехов небесно светятся в мозгу, со смеха утреннего съехав на предвечернюю тоску… В любимом не ища изъянов, но полюбивши всей душой, считаю, это Эльдар Рязанов в компаньи этой не чужой, что, как над тем спины не горби, никто не взвесит на весах наличье нежности и скорби в его обильных телесах, что он, бесспорно, как намедни в том убедиться удалось, в своей комедии последней до вышеназванных дорос… Он из внимательных и щедрых, чьи сны по воздуху плывут, чей дар — благополучным недруг и неудачникам приют. Он сострадает бедным людям, кто благороден и гоним, и, если путь его и труден, я все равно пойду за ним. Над лбом его витают нимбы и проступает благодать, а мне сегодня надо с ним бы о несказанном поболтать, затем что — прямо как в романах — я, хоть к такому не привык, после «Небес обетованных» его поклонник и должник. 1991 * * * Нам вечность знакома на ощупь {254}. Раскрытия тайны не жди. И разве стихи для того, чтоб во лжи уличались вожди? Претит им гражданская слава, в почете пиит иль гоним, — они из другого состава и заняты делом иным. Душе, что от смуты раскисла, певуче прикажут «Проснись!» и жизни без воли и смысла, напомнят про лад и про смысл. Да только услышит-то кто их? Уж верно, не зэк, не генсек. Сидим у распивочных стоек, не слышим, как падает снег. Тому, кто о небо оперся, встревоженный вестью с высот, убийственна пошлая польза и вряд ли в быту повезет. Борению духа и плоти еще не трубили отбой, и, значит, поэзия против того, что зовется судьбой. О, ей бы хоть в ком-то из тысяч, что низкой тщете предались, сподобиться искорку высечь огня, устремленного ввысь! Но ежели душу задела обугленным звоном строка, то что ей при этом за дело до Ельцина и Кравчука? 1991 ПЛАЧ ПО УТРАЧЕННОЙ РОДИНЕ{255} Судьбе не крикнешь: «Чур-чура, не мне держать-ответ!» Что было родиной вчера, того сегодня нет. Я плачу в мире не о той, которую не зря назвали, споря с немотой, империею зла, — но о другой, стовековой, чей звон в душе снежист, всегда грядущей, за кого мы отдавали жизнь. С мороза душу в адский жар впихнули голышом: я с родины не уезжал — за что ж ее лишен? Какой нас дьявол ввел в соблазн и мы-то кто при нем? Но в мире нет ее пространств и нет ее времен. Исчезла вдруг с лица земли тайком в один из дней, а мы, как надо, не смогли и попрощаться с ней. Что больше нет ее, понять живому не дано: ведь родина — она как мать, она и мы — одно… В ее снегах смеялась смерть с косою за плечом и, отобрав руду и нефть, поила первачом. Ее судили стар и мал, и барды, и князья, но, проклиная, каждый знал, что без нее нельзя. И тот, кто клял, душою креп и прозревал вину, и рад был украинский хлеб молдавскому вину. Она глумилась надо мной, но, как вела любовь, я приезжал к себе домой в ее конец любой. В ней были думами близки Баку и Ереван, где я вверял свои виски пахучим деревам. Ее просторов широта была спиртов пьяней… Теперь я круглый сирота — по маме и по ней. Из века в век, из рода в род венцы ее племен Бог собирал в один народ, но божий враг силен. И, чьи мы дочки и сыны во тьме глухих годин, того народа, той страны не стало в миг один. При нас космический костер беспомощно потух. Мы просвистали свой простор, проматерили дух. К нам обернулась бездной высь, и меркнет Божий свет… Мы в той отчизне родились, которой больше нет. 1992 |
