ПОЗДРАВЛЕНИЕ С АПРЕЛЕМ{248} Поздравляю с Апрелем землю в розовом зареве зорь, — дав команду капелям, солнце в небе — что твой ревизор. То-то радость живому пробиваться к нему из-под глыб! Слава Божьему Дому, — кто нашел его, тот не погиб. Как жар-птицыным перьям, свежим каплям светлеть и блистать, поздравляю с Апрелем всех, кому он пришелся под стать. Поздравляю, прохожий, просвещенный тюрьмой да сумой, — я подумал про то же, что и ты, разобщенный со мной. То не сон, то не чудо: под весеннего света свирель мы свою, а не чью-то протоптали тропинку в Апрель. Поздравляю с Апрелем пробудившийся к разуму край, верю утренним трелям, и земля первозданно мокра. Как трава под Апрелем, как росинки на почках куста, может быть, подобреем — и воспрянет распятый с креста? Не чета пустомелям, я в тревожной России живу, — поздравляю с Апрелем всех причастных сему торжеству. Его синие очи, слава Богу, теперь не одни в эти зимние ночи и почти уже летние дни. Поздравляю с Апрелем, — отстранись от него, экстремист, — сядем, души согреем бесцензурным дыханьем страниц. 1991 НА ПАМЯТЬ О ФРАЙБУРГЕ{249} У Шварцвальдского подножия нам с тобою в некий час просияла милость Божия, снизошедшая до нас. Словно выкупавшись в радуге, обрели тепло и свет в городке старинном Фрайбурге у родной Элизабет, что, как будто больше некого, даже плача из-за них, любит Пушкина и Чехова из писателей земных. В нас, кого война, не мешкая приучила с ранних лет ненавидеть все немецкое, той вражды пропал и след. У Шварцвальдского подножия, отыскав душе родню, вдруг расправился под ношей я и обрадовался дню. Нас ютила многокомнатность, где тревог российских нет, где еще, быть может, помнит нас милая Элизабет. Ты была со мною рядышком, когда я стихи читал в университете Фрайбургском, как залетный камчадал. Нам заплакать было не во что возле дома у дверей, где жила Марина-девочка до судьбы еще своей. У Шварцвальдского подножия за тебя и за себя повторял одно и то же я, всю Германию любя. Пока вы друг с другом спорите, обалдев от суеты, здесь, в прилежном этом городе, люди делом заняты. Нас вели студентки за руки с ними выпить заодно на рождественском базарике подожженное вино. В тех краях, где Мартин Хайдеггер был при райхе в ректорах, нас любили — и нехай теперь дома ждут тоска и страх, — душу вытряхнул под ношей я, и в нее пролился свет у Шварцвальдского подножия, где живет Элизабет. 1991 РЕСПУБЛИКАМ ПРИБАЛТИКИ{250} Вы уже почти потусторонние. Вам еще слышны ль мои слова, Латвия моя, моя Эстония и моя медвяная Литва? Три сестры в венечном белоночии, что пристало милым головам, три беды мой стих уполномочили, чтоб свечой над кровью горевал. Я узнал вас запоздно да вовремя, в середине избранной судьбы, и о том, что вольность ваша попрана, с той поры ни разу не забыл. Перемогший годы окаянные, обнесенный чашей, на пиру, вольный крест вины и покаяния перед вами на душу беру. Слава вам троим за то, что первые вышли на распутие времен спорить с танкодавящей империей, на века ославленной враньем! Да прольется солнце светлым гением к вам в окошки, в реки, в озерца! Лишь любовью, а не принуждением вяжутся и движутся сердца. Только в ней останутся сохранными, как строка, что в память возжена, города граненые с органами, моря шум и сосен вышина. Я люблю вас просто, без экзотики, но в чужом родное узнаю. Может быть, свободой вашей все-таки озарю под вечер жизнь мою. Может быть, все как-нибудь устроится и, святыни вечные суля, нам с любимой, любящим, откроется прибалтийской Троицы земля. Сколько б ни морозилось, ни таялось, как укор неверцу и вралю, вы сошлись во мне и никогда я вас не отрину и не разлюблю. 1991 |
