Был бы я моложе — не такая б жалость: не на брачном ложе наша кровь смешалась. Завтракал ты славой, ужинал бедою, слезной и кровавой запивал водою. «Славу запретите, отнимите кровлю», — сказано при Тите пламенем и кровью. Отлучилось семя от родного лона. Помутилось племя ветхого Сиона. Оборвались корни, облетели кроны, — муки гетто, коль не казни да погромы. Не с того ли Ротшильд, молодой и лютый, лихо заворочал золотой валютой? Застелила вьюга пеленою хрусткой комиссаров Духа — цвет Коммуны Русской. Ничего, что нету надо лбами нимбов, — всех родней поэту те, кто здесь гоним был. И не в худший день нам под стекло попала Чаплина с Эйнштейном солнечная пара… Не родись я Русью, не зовись я Борькой, не водись я с грустью золотой и горькой, не ночуй в канавах, счастьем обуянный, не войди я навек частью безымянной в русские трясины, в пажити и в реки, — я б хотел быть сыном матери-еврейки. 1946 По деревням ходят деды, просят медные гроши. С полуночи лезут шведы, с юга — шпыни да шиши. А в колосьях преют зерна, пахнет кладбищем земля. Поросли травою черной беспризорные поля. На дорогах стынут трупы. Пропадает богатырь. В очарованные трубы трубит матушка Сибирь. На Литве звенят гитары. Тула точит топоры. На Дону живут татары. На Москве сидят воры. Льнет к полячке русый рыцарь. Захмелела голова. На словах ты мастерица, вот на деле какова?.. Не кричит ночами петел, не румянится заря. Человечий пышный пепел гости возят за моря… Знать, с великого похмелья завязалась канитель: то ли плаха, то ли келья, то ли брачная постель. То ли к завтрему, быть может, воцарится новый тать… «И никто нам не поможет. И не надо помогать». 1947 В ночном, горячем, спутанном лесу, где хмурый хмель, смола и паутина, вбирая в ноздри беглую красу, летят самцы на брачный поединок. И вот, чертя смертельные круги, хрипя и пенясь чувственною бурей, рога в рога ударятся враги, и дрогнет мир, обрызган кровью бурой. И будет битва, яростью равна, шатать стволы, гореть в огромных ранах. И будет ждать, покорная, она, дрожа душой за одного из равных… В поэзии, как в свадебном лесу, но только тех, кто цельностью означен, земные страсти весело несут в большую жизнь — к паденьям и удачам. Ну, вот и я сквозь заросли искусств несусь по строфам шумным и росистым на милый зов, на роковой искус — с великолепным недругом сразиться. 1948 * * * Пока хоть один безутешен влюбленный {8}, — не знать до седин мне любви разделенной. Пока не на всех заготовлен уют, — пусть ветер и снег мне уснуть не дают. И голод пока смотрит в хаты недобро, — пусть будут бока мои — кожа да ребра. Покуда я молод, пока я в долгу, — другие пусть могут, а я не могу. Сегодня, сейчас, в грозовой преисподней, я горшую часть на спине своей поднял. До лучших времен в непогоду гоним, таким я рожден — и не быть мне иным. В глазах моих боль, но ни мысли про старость. До смерти, любовь, я с тобой не расстанусь. Чтоб в каждом дому было чудо и смех, — пусть мне одному будет худо за всех. 1949 * * * Твои глаза светлей и тише {9}воды осенней, но, соскучась, я помню волосы: в них дышит июльской ночи тьма и жгучесть. Ну где еще отыщет память такую грезящую шалость, в которой так ночное пламя б с рассветным льдом перемешалось? Такой останься, мучь и празднуй свое сиянье над влюбленным, — зарей несбыточно-прекрасной, желаньем одухотворенным. 1950 вернуться Здесь и далее первоначальный вариант стихотворений, отмеченных *, см. Раздел 3. |
