Честно говоря, ролики ансамбля «Вертикаль» оказались, как говаривал Зощенко, маловысокохудожественными. Солисты, широко разевая ротовые пазухи, контрастно освещенные софитами, пели:

– Тошнотворное зрелище… – поморщился сыщик. – И надо же так с потрохами продаться?!

– А мне голос Галины Алексеевны пришелся по душе, – возразил я. – Славный такой мальчишеский дисконт. А вот Елена явно дала петуха. Не попала ни в одну ноту. И я не въехал, поет ли сам дворянин Салямский или же только пасть разевает?

– Загадка…

Больше всего поразил ролик с солирующей Зоей Шнырь. Худющая, в черном платье до пят, она задорно пела:

– Эх, Зоя! Кому давала стоя?

– Начальнику конвоя…

За пачечку «Прибоя».

– Теперь я, кажется, понимаю, почему Зоя уволена, – смутился я. – Она же поет вне концепции.

– Напротив, – сощурился Рябов, – строго в русле концепции. Пачка «Прибоя» – это та же зарплата. Кстати, прибой рифмуется с офисным живописным корабликом в бурном море.

– Давайте-ка укладываться спать, – зевнул я. – Утро вечера мудренее.

Поутру нас разбудил телефонный звонок. На проводе Заруб Махмутович.

– Откачал я говно-то! – кричал он в трубку. – Я о своей деревенской уборной. В Перловке.

– Зачем вы нам это докладываете? – сонным голосом прошептал я.

– Так ведь нашел я треклятую ручку. Тщательно протер ее нашатырным спиртом.

– Аммиаком? – не мог я ни уточнить как доктор.

– Именно! Стала лучше, чем прежде. И пишет.

– Повинитесь перед Салямским? – выгнул бровь Рябов.

– Вы чего?! Он же меня сразу под зад коленом. Помогите выкрутиться. У вас же мозги аналитические.

– Лады, – потянулся сыскарь. – Как там ваша очередная белая кобыла или кораблик в бурном море?

– Не могу их писать. Как достал ручку в говне, будто заклинило.

– Это что-то фрейдистское, – сощурился я. – Анальный фактор.

– Наверно… Только не у меня, а у Салямского.

– А он-то тут причем? – ухмыльнулся Рябов.

– Галина Алексеевна с Еленой каждый день ему ставят клизмы. Из гречишного меда. Попросил он как-то Зою Шнырь клизму поставить, да она как увидала жопу босса, расхохоталась до колик. Не смогла сдержаться.

– Почему? – выгнул я бровь.

– Говорила, мол, жопа – бабья. Простонародная. Куда там ей до столбовой дворянской.

– Сколько же причин для увольнения Зои, – Рябов потянулся к раскладному саксофону, торчащему из кармана макинтоша на стенном гвозде.

– Диктуйте мне адрес, – продолжал Заруб. – Я вышлю курьером сраную ручку. А вы уж решите, как быть с ней.

Сыскарь достал саксофон, погладил раструб:

– Ручку вы нам тайно передадите при личной встрече. Придите к ресторану «Аллигатор» чуть загодя.

– Заметано… Я вот только не понимаю, какой лично ваш интерес дело копать дальше. Ведь все уже ясно?

– Тайна вертикального шкафа, – тихо произнес Рябов.

– Эх, ребятушки, лучше бы вам сюда не соваться, – вздохнул Заруб. – Это тайна самого Алексея Мюллера!

Операция с передачей ручки прошла успешно. Рябов сказал Салямскому, мол, ее подбросили нам в почтовый ящик.

– Но кто же ее украл? – понюхал находку Аркадий Владимирович. – Странный какой запашок. Будто говном? Вы не находите?

– Скорее аммиаком, – закусил я губу.

– Мазурика мы пока не вычислили… – пробормотал Рябов.

Грянула музыка. Причем в явном антагонизме с буржуйским заведением. Динамик орал на разрыв аорты:

Каховка, Каховка!

Родная винтовка.

За нами – святая земля.

– Обожаю революционные песни! – захлопала в ладошки Елена.

– Мурашки по спине! – подхватила Галина Алексеевна.

– Ты новый корабль изобразил? – хмуро повернулся к Зарубу Салямский.

– Нахожусь в творческом поиске. Чуток сошел с круга.

– Ты давай, брат, возвращайся на круг. Или я тебя сам с него вышибу.

– А где же остальные сотрудники? – попытался я перевести разговор на позитивные рельсы.

– Со мной только избранные, – посуровел Аркадий. Нанизал на серебряную вилку маринованный скользкий рыжик. Пригубил рюмку армянского коньяка. Смачно заел. – Каждую ночь мне непременно снится кораблик в бурном море и белая кобыла выскакивающая из чащи леса. Вот я этот сон и пытаюсь картинами Заруба смазать. Так сказать, клин клином.

– А мы-то думали что-то фрейдистское, – очистил я банан.

– Ни боже! Скорее по Карлу Юнгу. Все на тончайших ассоциациях.

Я оглянулся. Заведение пусто. Оно и понятно – цены, сука, кусаются. Как, верно, кусаются и живые аллигаторы, резвящиеся под хрустальным полом.

– Опасаетесь? – взяла меня под локоть брюнетка Галина Алексеевна. – Зря! Они, что овечки.

– Аллигаторы питаются только раз в месяц, – положила в тарелку крокодильего мяса блондинка Елена.

– Вдруг именно сегодня у них день кормежки? – волосы на моей голове зашевелились, одно земноводное глянуло мне прямо в глаза.

– Пол сделан из бронебойного хрусталя, – усмехнулся Салямский. – Его и танк не пробьет. По крайней мере, так уверяет администрация.

– В этом-то и вся фишка… – с треском жевал пупырчатый огурец живописец Заруб. – Чувство близкой смертельной опасности!

Загорелся экран огромного монитора. На нем появился хор Российской Армии. Грянула величавая песня. Понизу экрана пропечатывались субтитры.

Сподвижники Салямского запели с энтузиазмом. Громче всех голосил Заруб Махмутович. И если в бытовой речи он говорил явно с грузинским акцентом, то песню о сталинском воинстве распевал чисто по-русски.

Салямский пел шепотом. Из его уст нельзя было разобрать ни одного словечка. По толстым щекам Аркадия Владимировича струились скупые мужские слезы.

Я толкнул инспектора:

– Самое время его спросить о вертикальном шкафе. Глядите, как он расчувствовался.

– Подождем чуток. Я нужный миг чую интуитивно.

Песня закончилась.

Салямский вытер слезы ресторанной салфеткой.

– Какие люди были, блин?! – произнес тоненько.

– Предлагаю всем выпить стоя за моего земляка. За товарища Сталина! – поднял рюмку Заруб Махмутович.

– Нет, – нахмурился Салямский. – Мы лучше стоя выпьем за сегодняшнюю вертикаль.

– Как же здесь хорошо! – одернула короткую юбку Елена, ястребиным взглядом скользнув по ширинке Салямского.

С экрана же полилась новая песня:

Песню эту за столом исполнили вяло. О Сталине с яростью, а тут по инерции.

К моему уху склонился Салямский:

– Меня больше всего волнует этот шкаф. Как туда попадают бабки – выше моего разумения.

– Может, ночью подкладывает курьер из Газпрома? – предположил я.

– Так ведь деньги появляются, если только я открою.

– Ну да…

– Мистика! Будто зайца достаю из пустого коробка за уши. И фокусником каждый раз оказываюсь именно я.

– Вы бы радовались! – усмехнулся Рябов.

– Да я же с ума схожу от этого шкафа. Может, именно поэтому перманентно впадаю в детство. Требую себя купать в корыте. Теребить петушок. Так хочется спрятаться от этого кошмара за материнской доброй юбкой.

– А почему вас позвали в Газпром? – сыскарь навалил себе в тарелку салат из манго и авокадо.