За пультом, плотно приникнув к монитору, сидел сам Лука Аркадьевич.

– Что вам угодно? – словно не узнавая нас, вопросил он.

– Куда вы дели коллекцию плюшевых медведей? – с порога огорошил маэстро Рябов.

– Позвольте… – Мышкин встал во весь свой малюсенький рост.

– А вот этого вам мы не можем позволить! – жестко сказал я, акушер Кусков.

– Тридцать плюшевых медведей с символикой юбилея столицы! Где они?! – продолжал допрос Рябов.

Кутюрье попятился…

– Они в Нью-Йорке.

– Лука Аркадьевич, милый вы наш, а что находится внутри косолапых?

– Известно что, – Мышкин лязгал зубами. – Опилки…

– Неужели?

– А что же еще?! – в ужасе отшатнулся кутюрье.

– По сколько карат?

– Это последствие кризиса… – взвизгнул Мышкин. – Я спасал бизнес!

– Покупать такие квартирищи! Вы – плесень и накипь! – взвизгнул я.

– Опять завидуете? – прервал меня Рябов.

Тут произошло непредвиденное.

Кутюрье закачался и рухнул на шашечки паркета из карельской березы. Глаза его смежились.

Инспектор приложил ухо к сердцу кутюрье.

– Бобик сдох… – обронил он.

– Уснул?

– Капсула с цианистым калием в верхнем зубе.

Когда мы вернулись в позолоченную гостиную, нас встретили волчьими взглядами.

Алла Пугачева что-то глумливо говорила на ухо толстомордому секьюрити.

Борис Моисеев нервно одергивал плиссированную юбку, отороченную лилльскими кружевами.

Владимир Набоков ядовито усмехнулся и быстро застрочил в сафьяновом блокнотике, инкрустированном самоцветами в виде австралийских бабочек.

– Господа! – обратился к этой развратной шобле Рябов. – Кто из вас еще шпигует косолапых для отправки в Нью-Йорк? А, может, на Кипр? Где у вас хаза?

Випы испуганно зашушукались и гуськом потянулись к выходу.

– И это цвет нации… – горестно произнес им в спину сыскарь. – Это джунгли! Причем асфальтовые…

Рябов достал мобилу, мизинцем настучал семизначный код.

– Таможня? – твердо спросил он. – Задержанный по моей просьбе груз у вас? Да, в Нью-Йорк… Да, от Мышкина… Отлично! Отправьте его прямым ходом в казначейство РФ.

Рябов сунул сотовый в карман клетчатого пиджака.

– Вы знали? – прохрипел я.

– Свой канал, – оскалился Рябов и добавил: – Я думаю, учителя и врачи из глубинки получат зарплату вовремя.

– У вас есть свои кадры в казначействе РФ? – вздыбил я бровь.

– Увы… Но где-то же должны быть честные люди?

Желточный диск солнца плавился в немыслимой глубине небес. Золотистая рябь прыгала по гребешкам волн Черного моря. Мы с Рябовым лежали на камнях дикого пляжа в Туапсе и с наслаждением уплетали горячие чебуреки, истекающие мясным соком.

– Петя, – повернул мне лицо в защитных очках сыщик, – не правда ли, все суета сует, по сравнению вот с этим пляжем и этим солнцем?!

Я блаженно оглянулся вокруг и тут же услышал душераздирающий крик: «Помогите! Help!»

Прямо на нас, подпрыгивая на пляжной гальке, оседлав велосипед «Дружба», неслась длинноногая красавица. За ней, размахивая шашлычным мангалом, бежал наш знакомый, чебуречник Ашот.

Глаза паренька налиты лютой кровью.

Рябов встал во весь рост и преградил бегуну дорогу.

За широкой спиной Рябова девушка спешилась.

– На шашлык порублю! – пенился злобой Ашот.

Инспектор наклонился к уху чебуречника и ласково произнес несколько слов.

Ашот сгорбился и заковылял прочь.

– Меня зовут Эльвира Коршунова! – сказала велосипедистка. – Я дочь нефтяного барона…

– Не хотим ничего знать… – резко перебил ее Рябов. – Мы в отпуске.

Девушка поджала губы, тряхнула выгоревшими на солнце волосами и молнией унеслась к меловым отрогам Киселевой скалы.

Я доел чебурек, вытер бумажкой сальные губы.

– Может, зря мы не ввязались за это дело? – сыто вздохнул я.

– Кто вам сказал? – гортанно произнес Рябов, накинул на себя китайский халат с красными драконами. – К делу приступаем немедля.

Во дворец нефтяного барона Парамона Коршунова брыластый охранник нас пускать не хотели.

Тогда Рябов отчетливо выговаривая каждую буковку, пояснил:

– Мы спасли дочь Коршунова от Ашота!

– Добро пожаловать! – щелкнул каблуками секьюрити.

И мы в какой-то диковинный город-сад.

На лимонных деревьях пели радужные канарейки. По золоту паркета прыгали макаки и разгуливал ручной лев, исполненный очей. Исполинская океанская черепаха с вельможной значительностью переползала из угла в угол.

Тут скрипнули ступени спиральной лестницы.

Коршунов оказался квадратным человеком с квадратной челюстью и квадратно-оловянным взглядом.

– Друзья, – надтреснуто молвил он, – я от всей души вам благодарен за спасение моей дочурки. Подарить каждому из вас по автомобилю хай-класса? Типа, бентли?!

– Лучше расскажите-ка нам о чебуречной мафии, – попросил Рябов.

Лицо нефтяного олигарха перекосилось.

Куда только делась наигранная деликатность?

– Тото! Чумбо! Ласка! Взять их… – крикнул он зычно.

Со второго этажа по спиральной лестнице кубарем скатились три собаки-убийцы. Оттянутые в рыке слюнявые губы обнаруживали недвусмысленные клыки.

Рябов выхватил из-за пазухи именной браунинг и всадил целую обойму в Тото, Чумбо и Ласку.

Псы распластались лягушками на золоте паркета.

– От дома я вам отказываю! – возопил Коршунов.

– Позвольте откланяться, – не без иронии произнес Рябов.

Уже через полчаса мы были на нефтебазе «Коршунов и компания».

От проходной то и дело отчаливали младые велосипедистки и молнией неслись к пляжу.

В ближайшем веломагазине мы прикупили велосипеды «Дружба», вклинились в общую колонну.

Я ездил на двухколесном «коне» только в детстве, поэтому чувство равновесия поминутно оставляло меня. Я падал. Седло травмировало зад.

– Да, побыстрей же, Петя! Медведь вы этакий… – приободрял меня Рябов. Его загорелые волосатые ноги, как поршни паровой машины, вращали колеса.

На диком пляже за Киселевой горой к чебуречной «Золотой песок» стояла длинная очередь велосипедисток.

Они проходили в павильон и тут же неслись обратно к нефтебазе.

Вот подошла наша очередь.

– Открой рот! – приказал мне чебуречник с пластиковой биркой «Ибрагим», его кривые волосатые ноги торчали из-под белого халата.

– Три полугодовых пломбы. Одного зуба нет! – отрапортовал я.

– Идиот! – воскликнул Ибрагим. – Где алмаз, ослиная голова?!

– Он его проглотил, – позади меня молвил Рябов. – Дорога, сука, ухабистая.

– А твой где алмаз?! – повернулся Ибрагим к Рябову, наливаясь бешенством.

– Я тоже его проглотил… – спокойно оскалился сыщик.

– Эй, хирург! – крикнул Ибрагим в соседнюю комнату. – Тут выискались два героя. Наглотались алмазов. Надеюсь, у тебя скальпель не затупился?!

– Не затупился… – пророкотал невидимый пока нами эскулап.

– А у меня не заржавел браунинг, – парировал Рябов, выхватив оружие, разрядил в Ибрагима.

Собиратель алмазов рухнул.

В проеме двери показалась зловещая физиономия хирурга. Скальпель его ослепительно сверкнул на туапсинском солнце.

Мы ласточками сиганули в окно.

Мы шли по центральной платановой аллее города Туапсе.

– Вы, надеюсь, заметили портрет Усамы Бен Ладена в чебуречной? Макет субмарины «Звезда Аль-Каиды» прямо над входом? – вопросил Рябов.

– Не мучьте меня! Что же произошло?

– Нефтебарон Парамон Коршунов, скрывая бешеные доходы от фискальных органов, покупает алмазы и продает их наследникам Бен Ладена.

– Причем тут чебуреки?

– Весьма тонкий ход! Алмазы, перевезенные очаровательными велосипедистками во рту, покойный Ибрагим вкладывал в чебуреки. Если бы товар накрыли, всегда можно сказать, что это всего лишь гуманитарная помощь голодным детям Африки.