Изобретатель Калашников, этот таинственный дедушка, зорко посмотрел на чеченскую барышню, ласково погладил ствол пулемета, сказал загадочно:
– А хочешь, красавица, я расскажу тебе другую сказку?
– Не хочу! – отрезала Сажи. – В Грозный!..
5.
В Грозном все было по-прежнему – чадно, безлюдно, лишь кое-где бегали по кучам щебня черные коты, ощеривая на людей голодные пасти.
Сажи подошла к ямам, где томились тысячи русских пленников и произнесла:
– Встань и иди!
Узники, отбросив ветхие запоры, вышли из ям.
Дед Калашников умилился и теперь, не спрашивая уже разрешения, стал рассказывать свою сказку:
– Высоко-высоко в горах жила чеченская Соколица. Как-то русские соколы попали в силки, а она кинулась и освободила их.
Дедушка заплакал и обнял Сажи:
– Красавица, разреши я стану твоим посаженым отцом?
– Кем?
– Посаженым отцом. То бишь, батей.
– Только, пожалуйста, перестаньте изобретать свои автоматы.
– Обещаю, – смахнул с ресниц слезу виртуоз оружейной промышленности.
– А хочешь, Сажи, я расскажу тебе другую сказку? – вдруг произнес я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
– Довольно баек! – резко остановила мой порыв Сажи. – Убирайтесь, пока я не передумала.
Через полчаса русские пленники на «Черной молнии» взяли старт в Москву.
Рябов, плавно оттягивая штурвал, набрал высоту, вонзился в перистые облака.
Изобретатель Калашников поцеловал фотографию Сажи, положил ее в портмоне, ближе к сердцу. Широко улыбнулся:
– Давайте, друзья, я расскажу вам русскую сказку «Лубяной домик»? Жила-была курочка Ряба в лубяном домике. Рядком бежала лиса…
– Лучше разбирайте и собирайте свою легенду! – оскалился Рябов и резко положил «Черную молнию» в кильватерную струю Москвы.
Глава 39
Девять котов Распутина
1.
В 1916 году Санкт-Петербург потрясли три взрыва в роскошной квартире Гришки Распутина. Без всякой видимой на то причины были разорваны в клочки любимейшие коты старца: Паша, Мурзик и Аврора. Кстати, все коты были абсолютно чёрными.
– Кто же так ловко уничтожает животных прямо в центре Санкт-Петербурга? – взволнованно перешептывались в лощеных салонах.
– Если кому-то напакостил лжесвятой, почему укокошивают именно котов? – справедливо вопрошали другие богатые щеголи и щеголихи.
– Кажется, у меня есть ответ на эти вопросы? – резко произнес инспектор Рябов, открывая мою дверь ударом ноги. И резко же продолжил: – Акушер второго разряда Петр Кусков, надевайте свои пятнистые штаны. Мы выходим!
– Так ведь 1916 год?
– Вы ничего не слыхали о дырах в Сыре Времени?
2.
В тот самый день, отслужив панихиду по невинно убиенным млекопитающим, Григорий Распутин приступил к своим безобразиям с цинизмом особым.
Он укушал три жбана зернистой паюсной икры, запив все это двойкой-тройкой хрустальных кубков столового вина № 21 (в просторечии, водкой). Кривым пальцем накрутил номер Столыпина (231 доб. АБ). Юродствуя, стал бубнить в трубку:
– Столыпушка! Ась?.. Что же ты на панихидушку по моим котяточкам не пришел? Брезгуешь, родненький? Чаво?!
На том конце провода напряженно молчали.
Земельный реформатор, опасаясь за судьбу бескрайней России, опасался злить всемогущего старца-ломаку.
3.
Мы, то есть я, акушер Кусков, и сыщик Рябов, стремительно неслись по гранитной набережной Невы с ее почти (если за скобки вывести ублюдка Распутина!) державным течением.
– Петя, – неожиданно резко спросил меня Рябов, – вы никогда не задумывались, почему именно три кота были взорваны тротиловыми шашками?
– Есть какая-то глубокая символика в этой цифре? – ответно спросил я.
Детектив скосил на меня огромный глаз.
– Три кота мертвы, значит, шесть еще живы. Догоняете?
– Их взорвут сегодня? – озарило меня.
– Прибавьте шаг! – сквозь зубы приказал мне Рябов.
4.
Продолжая вакхический вечер, лжестарец вызвал по интим-телефону (999-222-666, оплата только за звонок, sic!) девушку-таитянку и безжалостно раздевал ее.
– А таперича чаво на тебе осталось, белобокая? – пуская слюну сладострастия, лепетал Гришка. – Ничаво? Как ничаво? А корсетик, буренушка моя? На тобэ пока? Ну, скидывая тодысь и корсетик тот!..
В комнату старца то забегали, то выбегали шесть до бульдожьего состояния раскормленных чёрных котов, носящие модные в то время клички: Белка, Стрелка, Радий, Кадмий, Плутоний и Тротилий.
Говоря по трубе, старец с любовной гордостью поглядывал на своих четвероногих питомцев.
«Убери этих животинок, кем я останусь? – спрашивал себя Распутин и сам же отвечал. – Сиротинушкой! Кромешным!»
Коты хрюкали от блаженства, сжирая из миски кенгуриную печенку, беззастенчиво отрыгивая, выбегали из комнаты, совершая привычный променад по надраенному до золотого блеска паркета.
Если бы распутный старец пристально присмотрелся к своим (оставшимся пока еще в живых) котам, то несомненно заметил бы, что к противоблошиным ошейникам кошачьей гвардии прицеплено по крохотной, однако весьма сокрушительной бомбочке.
Приближался час «х».
И этот час грянул!
В квартирище Распутина громоподобно прогремели, почти в одну секунду (это же надо какой класс подрывника!) шесть взрывов.
В мановение ока Гришка стал абсолютным безкошатником!
Сгинули все черномазики…
5.
Прогремевшие взрывы застали меня, акушера Кускова, и сыщика Рябова под окнами квартиры Гришки Распутина.
Водопад стеклянных брызг окатил нас с головы до ног.
Мне показалось, что в небе я заметил отчетливо мелькнувший кошачий хвост.
– Вперед в чистилище! – гортанно крикнул Рябов.
Я ринулся к парадному входу, но сыщик подтолкнул меня к «черному».
Перескакивая через три ступеньки, мы мчались по лестнице и буквально сбили пожилую монашку с холщовым мешком за спиной.
– Глаза разуйте! – гневно крикнула послушница, катясь по ступеням лестничного марша.
Мешок непорочной девы распахнулся. Из него, звеня и подпрыгивая, посыпались бомбы.
Смертоносные заряды полетели в проем лестницы.
Здание потряс чудовищный взрыв.
6.
Через пару недель, выйдя из хирургического отделения (профессор Мечников очень удачно пришил мне мочку уха), я, акушер Кусков, и сыщик Рябов прочитали в «Санкт-Петербургских Ведомостях», что, не пережив гибели всех девяти кошек, Григорий Распутин, утопился в проруби Невы, с ее полудержавным течением.
– Придется закрыть дело за почти полным отсутствием пострадавших, – с некоторой печалью в голосе произнес сыщик, почесывая под гипсом руку.
– А кто та монашка? – не мог удержаться я от вопроса.
Рябов снисходительно на меня глянул.
– Неужели вы не узнали ее? – с мягким укором сказал он. – Фотография этой непорочной девы печаталась во всех бульварных листках.
– Не помню… – покраснев, сказал я.
– Это Евфросиния Соломоновна Косых, экс-супруга лжестарца. Она была крайне уязвлена крошечными алиментами.
– Где же она так ловко научилась подрывать кошек?
– В израильском спецподразделении «Звезда Давида», – ответил Рябов и усмехнулся: – Мой друг любезный, об этом вы можете написать отдельный рассказ.
Глава 40
Челюсть от Страдивари
1.
Москву, как шаровая молния, пронзила весть – украдена вставная челюсть божественной певицы Мани Пугач.
Челюсть, выполненная самим маэстро Страдивари!
У артистки срывался грандиозный тур «Россия-Казахстан-Гренландия».
Что-то нужно было предпринимать.
Но что?
Привычным ударом ноги сыщик Рябов открыл дверь моей квартиры и с порога запел:
Позови меня с собой,
Позови сквозь злые ночи!
