– Стоп, Петя! – скомандовал Рябов.

Сыщик подошел к просветленной обезьяне и стал стучать по бочке с финиками. Он выстукивал слова в кодировке глухонемого алфавита.

Макака задумалась, отложила буддийскую летопись и, в свою очередь, волосатыми костяшками пальцев отбила что-то.

– Ну? – резко спросил я сыщика.

– Она просить покормить ее, – сглотнул обильную слюну Рябов.

В кабачке «Живот аскета» обезьяна уплела несколько мисок с красными бобами, съела копченый шмат акулы, дочиста обглодав плавник, выпила пинту-другую вина, а потом, как сумасшедшая, стала стучать костяшками пальцев по бамбуку стола.

– Она не брала рис! – сказал мне Рябов. – Она видала, как какой-то узкоглазый хунвейбин на узкоглазом же слоне приезжал к Ганди. В его отсутствие долго рылся в вещах мудреца.

– Есть какие-либо приметы у слона? – спросил я.

Рябов быстро отстучал мой вопрос по полому бамбуку.

Мудрая обезьяна тотчас ответила.

– У слона оторвано ухо. Видимо, в схватке с тигром, – вскакивая из-за стола, вскрикнул сыщик гортанно.

Взметая желтую пыль, мы опрометью бросились к главной гостинице Дели «Приют аскета».

Рядом с отелем располагалась компактная стоянка слонов. Нам не составило отыскать одноухого слона.

На слоне был номер «61–10 БЭМБИ».

– Где хозяин Бэмби? – скосился на костистого охранника Рябов.

– Да вот он прёт прямо на вас, – ухмыльнулся охранник.

Схватка оказалась недолгой.

Зная приемы русского самбо, Рябов мгновенно положил подозреваемого хунвейбина на индийскую землю.

– Где рисинки Ганди? – прохрипел сыскарь.

Китаец выплюнул три рисинки.

Я их поднял.

Зерна были густо испещрены буковками.

– Мы счастливы? – спросил меня Рябов.

– Мы счастливы! – откликнулся я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

И тут китаец заплакал.

– Отдайте рис! Отдайте манускрипт! – нюнил он.

– Зачем он тебе? – подобрался Рябов.

– Я украл его для Мао, – ответил незадачливый похититель риса. – Великий кормчий стал великим банкротом. Идеологическим! Его могли спасти только идеи Махатмы.

– Мне кажется, вы обратились не по адресу, – усмехнулся Рябов. – За свежими идеями хунвейбинам лучше отправляться на Кубу или в Ливан. Индия слишком загадочна. Для вас – это уж точно…

– Приезжайте сюда лет через двести! – предложил хунвейбину я, акушер второго разряда Петр Кусков. – Небо, обещаю, будет в алмазах.

Китаец поклонился и зачем-то поцеловал мне руку.

Старт ракеты с Ганди на следующий день не состоялся.

Махатма освежил свою память афоризмами с трех рисинок, выступил на базарной площади Дели с пламенной ненасильственной речью, и англичане в пробковых шлемах рассеялись в ужасе.

Они послали на Марс какого-то зазевавшегося русского туриста из Вологды. Какого-то опрощающегося олигарха. Вместе с его золотым унитазом и буддисткой туникой, сшитой из алых парусов.

– До свиданья, камрады! – Ганди на прощание склонил свою, до кофейного оттенка, загорелую голову.

Провожал нас и хунвейбин, владелец слона под номером «61–10 БЭМБИ».

Китаец, кланяясь, говорил, что скоро обязательно отправится в Ливан или Кубу.

Кланялся нам даже одноухий слон Бэмби.

По случаю прощания мы дали слону добрую пинту русской водки. Поэтому Бэмби был слегка подшофе и забавно вилял коротким хвостом.

Обезьяна Ганди подарила Рябову буддийские мемуары, а мне круглые очки в стальной оправе. Теперь я, наверное, никогда с ними не расстанусь. Хотя вижу и без оных, как сокол.

Уезжая с Индии, я боялся лишь одного – как бы сыщик, маниакально проникнутый идеями ненасилия, не отказался от наших детективных приключений.

– Не волнуйтесь, друг мой, – сжал мою руку Рябов. – Наши с вами расследования – торжество ненасилия!

Я перестал волноваться.

Третий рейх потрясла внезапная весть, женится Адольф Гитлер.

Потрясла эта весть и Россию с союзниками.

– Петя, – жестко произнес инспектор Рябов, – если Адольф загужует с этой молоденькой симпатяшкой, Евой Браун, то, боюсь, война закончится не в нашу пользу.

– Вы так считаете? – спросил я, акушер второго разряда, Петр Кусков. – Ева отправится на фронт? Я где-то читал – она великолепный снайпер!

Сыщик внимательно, не моргая, посмотрел на меня:

– Всё дело, мой друг, в природе вдохновения. Окрыленного фюрера остановить невозможно.

Империя Третьего рейха подавляла мрачностью.

По спинам булыжных мостовых сновали, матово посверкивая лобовыми стеклами, тупомордые мерсы, мускулисто шастали молодчики со свастиками на рукавах, окна магазинов крест-накрест заклеены бумажными полосами. Кодой завершала угрюмую картину – воздушная тревога.

Англичане уже третий день исправно бомбили Берлин.

Переодетые в форму офицеров «СС», мы маршировали с сыщиком по центральной аллее Риббентропа, пока еще никем не узнаваемые.

Я лихорадочно вспоминал несколько немецких фраз, усвоенных по школьной программе: «Кушать подано!», «Как пройти в цирк-шапито?», «Я сегодня неважно выгляжу, не так ли» и т. д.

Рябов держался молодцом. Его легкое волнение сказывалось лишь в том, что он сплевывал на брусчатку сквозь расщелину передних зубов.

– Ахтунг, ахтунг! – разрывались уличные динамики. – Воздушная тревога!..

Сквозь дым и смертоносные осколки авиационных бомб мы с инспектором медленно, но уверенно двигались к нашей цели – бункеру фюрера.

В бункер нас пропустили без особых проблем. Элитная форма «СС» открывала все двери.

Однако к самому Адольфу Гитлеру без ответственного поручения нечего было и соваться.

У нас с сыщиком Рябовым имелось такое поручение.

– Любовная мазь для фюрера! – гортанно выкрикнул Рябов прямо у логова козырного хищника.

Генерал-адъютант «СС» недоверчиво повертел в толстых и волосатых пальцах «Детский крем» фирмы «Красная заря».

– Мазилка для Гитлера? – прохрипел верзила генерал-адъютант.

– Йа, йа, – кивнул кудлатой башкой я.

Страж нажал потайную кнопку, пропустив нас.

И тут мы замерли.

…Мы ожидали увидеть Гитлера эдаким былинным красавцем-богатырем, с вихрастым чубом, косая сажень в плечах, так изображали его пропагандистские плакаты и ролики. Он же предстал сгорбленным, скрюченным карликом, с тощим личиком и махонькими ручками.

– Пятьдесят два сантиметра, – мгновенно прикинул я рост фюрера.

– Пятьдесят три, – мгновенно же поправил меня Рябов.

Адольф примерял свадебный фрак с изумрудной свастикой на груди. Он недоверчиво щупал чесучу брюк и топорщил набриолиненный кустик усов.

– Даже и тут британская ткань, – пригласил он нас в свидетели, вяло отреагировав на наше «Хайль, Гитлер!». – Неужели в великой Германии даже для фюрера не найти отечественной добротной чесучи?!

– Безобразие, – кратко отреагировал сыщик.

– Расстрелять! – на всякий случай переборщил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

– А вот с расстрелами спешить не стоит, – зорко глянул на меня Адольф. – Полмира уже в расход пустили, молодой человек. А каковы результаты? Пшик! Жупел…

Я склонил голову и виновато щелкнул до блеска надраенными сапогами.

– Вы по какому делу, товарищи? – внимательно, прямо в душу, посмотрел на нас фюрер. – Любовная мазь? Занятно…

Адольф повертел «Детский крем», тщетно пытаясь разобраться в незнакомой кириллице.

– Евочка! – крикнул он в соседнюю комнату. – Подойди-ка сюда, золотце.

Споро застучали каблучки. И к нам вышла Ева Браун, невеста сатрапа.

– Майн либэ Ева Браун, – с усладой представил Адольф.

Ева оказалась обворожительной длинноногой бестией в оранжевом купальном костюме, в руках она вертела пестрый японский зонтик.