– С Ивановой я познакомился в бассейне комплекса «Олимпийский», – поведал нам Алекс. – Госпожа Иванова ласточкой ныряла с вышки, бойко плавала кролем. Даже такой иезуитски хитроумный стиль, как дельфин, ей неплохо давался.

– Алекс! – представился я Ивановой.

– Госпожа Иванова, – представилась мне нерукотворная наяда.

– Не выпить ли нам по бокальчику водки «Путин», – предложил я.

– Минуточку, – нахмурилась Иванова, – я только сниму мокрый купальник и припудрю носик.

Переодевшись в сухое платье, Иванова вышла навстречу мне легкая и веселая. Нос ее чуть был припорошен коксом.

«А ведь я влюблюсь в нее!» – с ужасом подумал я.

Словно прочитав мои мысли, глаза Ивановой сверкнули. Один глаз ее, я заметил, был карий, другой – голубой.

– Поедем ко мне, – прошептала Иванова и так крепко сжала мое запястье, что я вскрикнул от боли.

– Я стал целовать ее сразу у вешалки, – продолжил свою исповедь Алекс. – Поливал ее из литрового пакета ананасовым соком и сам же пил эту божественную влагу с ее пупка.

Тут зазвонил телефон. Надо вам сказать, работа кельнера в ресторане «Саввой» приучила меня, без раздумья хватать трубку.

– Алло, – сказал я.

– С вами говорит инспектор Рябов, – раздался глуховатый голос. – Госпожа Иванова крайне опасна. Предупреждаю!

Затем послышались долгие гудки.

– Алло, алло! – тревожно закричал я.

– Пи-и, пи-и! – отвечала трубка.

– Кто это был? – спросила госпожа Иванова.

– Инспектор Рябов.

– Что ему нужно?

– Он предупредил об опасности.

– Я пойду приму ванну с шампунем «Ночи Кабирии», – изрекла Иванова, словно не слыша моего ответа, сверкнув напоследок сначала карим, а потом и голубым глазом.

Что мне оставалось делать?

И я убил госпожу Иванову… Задушил в своих объятиях, когда она, благоухающая шампунем, частично обнаженная (сложения она была почти акробатического) вышла из ванны.

– Однако вы же сказали, что не убивали ее! – взорвался я, акушер Кусков.

Алекс потупился.

– Инспектор Рябов, – сомнабулически зашептал я. – Рябов… Так это же ваша фамилия!

Я резко повернулся к своему другу.

– Да, меня зовут Рябов, – ответил мой друг не без гордости. – И это звонил я.

– О чем же конкретно вы хотели предупредить, – молитвенно сложил на груди руки Алекс.

– О грозящей опасности.

– Какой?! – возопили мы с Алексом.

Сыщик достал из кармана макинтоша раскладной саксофон и тихонько заиграл «7-40».

– Алекс, к метрдотелю, – вдруг высунулся из окна кельнер с неизвестной нам фамилией и физиономией.

Рябов спрятал саксофон, вытер носовым платком мундштук, произнес внушительно:

– Госпожа Иванова никогда не полюбила бы вас.

– Почему? – сверкнул мокрыми глазами Алекс.

– У вас заячья губа.

Так вот оно что – потрясло все мое сознание. Рябов все знал, все предвидел!

– Только не стоило ее убивать, – Рябов дружелюбно, хотя и по-мужски крепко, постучал кельнера Алекса по спине.

– Алекс, к метрдотелю! – опять крикнул бесфамильный кельнер из окна ресторана «Саввой». – Оглох, скотина?

Сгорбившаяся фигурка Алекса скрылась в полумраке входа ресторана.

Прошло несколько лет. История человека с заячьей губой, запечатленная вашим покорным слугой, вышла в журнале «Российское акушерство» и вызвала шквал дебатов. Особенно почему-то были взволнованы акушеры Татарстана и Гондураса.

– Зачем вы отпустили Алекса? – однажды спросил я инспектора, когда после игры на саксофоне он находился в благоприятном расположении.

– Я частный детектив, – ответил он мне. – Мое дело разобраться в криминальном случае, вывести всех на чистую воду. А злоумышленников пусть ловит доблестная полиция.

– Вдруг Алекс еще задушит кого-нибудь… в своих объятиях? – прищурился я.

– Кельнеры – трусы. Вот разве что его назначат метрдотелем.

– А почему мы пробирались к Ивановой через подземный ход?

– Какой еще ход?

– Вырытый еще во времена русско-турецкой кампании?

– Не было никакого хода! – отрезал Рябов.

Я понял, гениальный сыщик умеет хранить свои тайны, и больше досужих вопросов не задавал.

В Москве со скоростью ветра разнеслась весть – в кабаре «Зеленый смерч» зверски убит танцор в стиле «диско», Василий Дикобразов.

Еще вчера, молодой и красивый, он скакал на сцене в страусовых радужных перьях. Еще вчера ему рукоплескали ложи. Теперь же он был безмолвен и, увы, недвижим.

Стон возмущения пронесся по Златоглавой.

Кто мог убить Дикобразова?

Могла укокошить жена. Однако у Дикобразова никогда жен не было.

Его могла сокрушить любовница. Увы, Василий не любил женщин. Он обожал мужчин. Все знали эту его эксклюзивную слабость.

– Так кто же его замочил? – нахмурился инспектор Рябов.

– Любовник! – ответил я с хрипотцой.

Тут в нашу дверь резко позвонили.

На пороге в оренбургском пуховом платке стояла худенькая женщина. Черная мушка украшала ее левую щеку.

– Я – жена Дикобразова! – потупясь, произнесла она. И поправилась: – Теперь вдова.

– А как же его нетипичная половая ориентация? – поразились мы.

– Вы должны выслушать меня… – зябко кутаясь в оренбургский платок, сказала вдова.

Г-жа Дикобразова достала из сумочки портативный дамский ноутбук. Изящно пробежалась по клавишам. На экране строчки кириллицы.

– Это досье Васи… – пояснила г-жа Дикобразова.

Мы с сыщиком Рябовым приникли к экрану.

«Василий Дикобразов, – читали мы, – уроженец Хохломы, появился на свет как Мария Звягинцева. В 1980 году, находясь еще в младенческом возрасте, в виде протеста против военной диктатуры в Польше, сменил пол и стал Василием Дикобразовым, известным танцором в стиле «диско». Выступал в страусовых перьях…»

Далее шла всем известная информация, мы перестали читать.

– А теперь выслушайте мой рассказ, – предложила г-жа Дикобразова.

Мы покорно сели в кресла-качалки, уютно накрылись шотландскими пледами.

– Когда я познакомилась с Васей, он фланировал в штанах, – неторопливо начала свою исповедь г-жа Дикобразова. Всхлипнула: – Весь медовый месяц в штанах. Не снимал их даже на брачном ложе.

Дикобразова замолчала.

– Ну?!.. – выдохнули мы.

– Потом он стал носить… – вскрикнула вдова и, не договорив, ланью выскочила за дверь.

– Она не успела сказать главное, – резюмировал я, акушер второго разряда Петр Кусков.

– Нет, успела! – гортанно возразил сыщик.

И тут я вспомнил о нашем соседе, дьявольски похожем на генерала Ярузельского и поразился проницательности гения Рябова.

– Польские события?! – вскрикнул я.

– Именно, Петя, именно, – ответил мой друг и наставник, выхватывая из кобуры именной браунинг.

Соседа дома не оказалось.

Рябов легким ударом кованого сапога высадил дверь с косяком.

Квартира напомнила худшие времена средневекового мракобесья.

Повсюду стояли миниатюрные гильотины, макеты электрических стульев и виселиц.

На столе же возвышался комп, хранитель, быть может, тайной информации.

Сыщик Рябов надел наушники, специальные очки и погрузился в кромешную виртуальность.

Через пару минут он молча, в изнеможении, упал на мохнатый диван.

Я водрузил компьютерную периферию и увидел соседа Ярузельского, сидящего в дымчатых очках в кабаре «Зеленый смерч». Я узрел Василия Дикобразова, молодого и красивого, в радужных страусовых перьях, самозабвенно скачущего по деревянному настилу сцены. Я прочитал мысли Ярузельского: «Умри Василий Дикобразов, противник моей диктатуры. Умри Василий, урожденный Марией Звягинцевой».

Далее все произошло одним махом.

Пан Ярузельский достал из внутреннего кармана жилетки индейскую трубку и выстрелил в шею Дикобразова пулькой начиненной ядом гюрзы.