Ластоногие устроили жуткую потасовку в борьбе за лакомство.

Перед нами теперь стоял Горбачев.

– Привет, хлопцы! – ласково усмехнулся он, развязывая меня и Рябова. – Я как чувствовал, что найду вас именно возле злосчастного пингвинария.

…Через час несостоявшийся хозяин мира очухался.

И зарыдал.

Я отхлестал его по щекам. Так медики советуют обращаться с истериками. Строго спросил:

– Зачем вы погубили пингвинов с Южного полюса? Зачем вы сделали их карликами?

– Я здесь причем? – удивился Махмуд. – Никогда не был на Южном полюсе!

Через десять минут органы МВД увели зарвавшегося ваятеля куда следует.

Я, акушер второго разряда, Петр Кусков, неустрашимый сыщик Рябов и Горбачев, печально шурша осенними листьями, шли прочь из Московского зоопарка.

– А что будет с этими императорскими пингвинами акселератами? – гулко сглотнул я слюну, проматывая в памяти все события.

– Они будут выступать в цирке на Цветном бульваре, – предположил Михаил Горбачев.

– Скорее всего, ФСБ будет использовать их для диверсионных целей в Чечне, – сощурился сыщик. – Тут все ясно… А вот почему на Южном полюсе мельчают императорские пингвины? Ни хрена не понятно.

Летом сыщик Рябов и я, акушер второго разряда, Петр Кусков, обычно ловим бреднем щук в Москве-реке, сразу же подле Кремля.

В этот раз щук было маловато, к тому же уха из них явственно отдавала новоуренгойской нефтью.

– Знаете, о чем я думаю, акушер Кусков? – спросил меня Рябов, идущий по грудь в воде и, в то же время, мощно держащий шест бредня.

– Не знаю, – честно признался я.

– О заводном апельсине. Если в России что-то не так… Щука разит нефтью… В воздухе разлито амбре угарного газа. А виной всему – заводной апельсин.

Бредень из моих рук выпал:

– Как это заводной апельсин?

– Да, держите же! – с раздражением приказал детектив, – кажется, на этот раз в сетке огромная щука.

Я схватил шест и, сдерживая слетающие с моих губ вопросы, мужественно пошел по илистому дну Москвы-реки.

Щука оказалась двухметровой. Разила жирной нефтью. Глаза рыбины были выпучены, будто от отравления угарным газом.

Мы сразу отправились на овощные рынки Речного вокзала.

И что же мы увидели?

Оранжевые горы апельсинов, а вокруг них горделиво восседающих лиц кавказской национальности в барашковых кепках-аэродромах.

Сыскарь пощупал несколько фруктов, понюхал, горестно прицокнул языком:

– Не здесь мы ищем, Петя! Не здесь…

– А где? – до немоты изумился я.

– Вам известно, где проводит свой ежегодный отпуск редактор «Московского стряпчего», Валентин Мирзоев?

– На Береге Слоновой Кости. Охотится на крокодилов. Он папарацци «Euronews» это сам хвастливо рассказывал.

– Вот там-то, чует мое сердце, и надо рыть, – посуровел Рябов, передернув затвор потайного браунинга.

Африканцы встретили нас с Рябовым без дружелюбия.

Еще бы!

Наш соотечественник и славный современник, редактор «Московского стряпчего», г-н Мирзоев, перебил на этом континенте почти всех крокодилов, единственное достояние этой карликовой страны.

– Аллигаторы закончатся, за нас возьмется, – испуганно жаловались нам аборигены. – За три календарных отпуска всех земноводных перебил. Шутка ли?!

– Ага! – многозначительно переглянулись мы с Рябовым.

И тут на нас, с тушей стопудового и саблезубого крокодила на плечах, вышел сам подозреваемый – Валентин Мирзоев.

– Поляки? Белорусы? Болгары? – вопросил нас.

– Русичи, – строго ответил ему я, акушер Кусков.

– Вот оно что? – сощурился Мирзоев, видимо, еще не решив, как к нам относиться, нормально или по-мирзоевски омерзительно.

– Заводной апельсин… – впроброс произнес Рябов.

Мирзоев грянул тушу крокодила наземь, выпучил глаза, открыл рот, опрометью кинулся в джунглеобразные колючие заросли.

– Постойте, Валя, – крикнул ему вслед Рябов и выстрелил из браунинга в воздух, распугав стаю лысых стервятников.

Однако Валек и не думал останавливаться. Затравленным полевым зайцем-русаком он несся через колючки к соленым водам Атлантического океана.

– Дело принимает дурной оборот, – помрачнел Рябов, сдул молочный дымок со ствола браунинга. – Сказывается мне, тут замешаны опальные нефтегазовые бароны Чечни и Урала. Ставки подняты – по самое не могу.

– Отступать некуда, – приободрился я. – Позади – Москва!

Сыщик внимательно посмотрел на меня, но не прокомментировал.

В «Шереметьево-2», куда приземлился наш дряхлый «Боинг», лил нудный дождь вперемешку со снегом. После африканского раздолья мы сразу почувствовали с инспектором суровое дыхание Родины.

Картина зловещая.

Из-за вражды опальных газово-нефтяных баронов Урала и Чечни бензин водилам выдавали в бутылочках из-под детского питания.

Фонари не горели…

Рекламный неон всюду потух, лишь слабо мерцая на разорившихся и, вопреки всякой логике, ведущих агрессивную финансовую политику банках.

Погрузив тяжелые чемоданы на плечи подвыпившего носильщика, мы тронулись пешком к Садовому Кольцу.

– Если мы с вами, Петя, не разгадаем тайну заводного апельсина, – заиграл желваками Рябов, – Россия сгинет.

Носильщик обернулся на нас.

– Заводной апельсин? – улыбнулся он щербатым ртом. – Отправляйтесь на Лубянку, в здание бывшего ЦК ВЛКСМ.

– А что там? – резко спросил Рябов.

– Оттуда пойдет марш молодежи. Кодовое название похода – «Заводной апельсин». Под патронажем самого президента РФ.

Мы с детективом переглянулись, выхватили чемоданы у оторопевшего носильщика, рысью побежали к Лубянскому массиву.

По Лубянке, мимо мрачно-монументального здания ФСБ, шествовали колонны молодежи.

Девушки в алых косынках, юноши в алых рубашках.

Впереди колонны, гордо выпятив пивное брюшко, с алым стягом в руках вышагивал редактор «Московского стряпчего», Валентин Мирзоев.

Мы с Рябовым достали из чемоданов камуфляжные алые рубашки, вдели в петлицы красные гвоздики, пристроились в хвост колонны.

– Заводной апельсин! – крикнул Мирзоев.

– Заводной апельсин! Заводной апельсин!.. – дружно заскандировала вышколенная колонна.

Я лишь таращил очи.

– Спокойствие, мой друг, только спокойствие, – урезонил Рябов. – Сейчас все увидим.

Колонна демонстрантов подошла к прибрежному памятнику Петру Первому: огромный каменный болван, намертво вцепившись в штурвал брига, осатанело всматривался в сторону Кремля.

Колонна замерла.

Валентин Мирзоев достал из кармана вельветовых брюк какой-то предмет, напоминающий оранжевый шар.

Потом метнул его в памятник.

– Ложись! – крикнул Валя.

Колонна послушно легла.

Раздался оглушительный взрыв.

Памятник Петру Первому разнесло вдребезги.

Лишь перед скособоченным штурвалом остались стоять бетонные сапоги.

Стряхивая со своей седеющей шевелюры осколки и пыль изваянья, Рябов заиграл желвакам:

– Каков подонок!

– А что за оранжевый предмет метнул Валентин? – спросил я, выплевывая маленькие камешки.

– Этот оранжевый предмет, Петя, – устало усмехнулся Рябов, – и есть заводной апельсин – вакуумная бомба. Она безжалостно уничтожает железобетонные строения, оставляя в живых людей.

Рябов снял алую рубашку и сквозь зубы приказал мне:

– Вперед! К Газпрому! Лишь там нам станет все окончательно ясно.

Здание Газпрома на Калужской поразило буйством озорной иллюминации в вымершей, обесточенной Москве.

Пиарщики, блин…

Курил и пускал клубы дыма неоновый курильщик. Опустошал и вновь наливал себе стопарь дорогущего виски неоновый ковбой. Рядом с Газпромом, в бассейне с могучей подсветкой, плавали мириады золотых рыбок.