– Прежде всего, выпьем за родную Шотландию! – молодо блеснув глазами, воскликнул я.

– За Шотландию! – инспектор покосился на меня не без изумления.

Мы хлопнули по тройному виски.

– Так вот, о покойнике… – крякнув, продолжил гробовщик. – Вы заметили, что его гроб заколочен наглухо? Помяните мое слово, здесь что-то нечисто! К тому же, от покойника разит черноморскими бычками.

И тут случилось непредвиденное…

Инспектор схватил могильщика двумя пальцами за сонную артерию.

Гробовщик склонил седую голову на баклажку с русской капустой.

Тут из-за парчовой ширмы раздался шопеновский плач скрипки.

О чем она рыдала?

Не знаю!

Иногда скрипка срывалась в гомерический хохот, потом опять заливалась крокодильими слезами.

Инспектор подскочил к ширме. Отбросил ее.

И что мы увидели за пологом?

Здоровехонького, румяного самого Березуцкого. Со скрипкой, упертой в шею.

Вот так подарочек!

Оказывается, он отнюдь не почил.

Вздох удивления, а потом и законного негодования глухо прокатился по залу.

Английская королева упала в обморок в руки лорда Хранителя Печати. И тот, плюнув на свою заветную Печать, крепко держал королеву, как родное дитятко.

Поминки по магнату оказались скомпрометированы.

Москва встречала нас алмазной изморозью на красных стенах Кремля.

В наручниках Петр Петрович Березуцкий вел себя тихо.

В дальнем углу Александровского парка магнат вынул несколько кирпичей из кремлевской стены и достал солидную пачку пластиковых карточек, припрятанную им от родного народа.

В филиале Сбербанка № 163, Петр Петрович, понукаемый взглядом Рябова, собственноручно заполнял бланки почтовых переводов обворованным вкладчикам «Россия-Фигаро».

Только к вечеру сыщик разомкнул наручники на уже кристально чистых запястьях Петра Петровича.

– Весь ваш карнавал с похоронами ясен, – тихо произнес Рябов. – Однако зачем вы сперли скрипку самого Шерлока Холмса?

Березуцкий заморгал длинными детскими ресницами:

– Бес попутал. Я и играть-то толком не умею. Закончил только один класс музыкальной школы. И не по скрипке, по домре.

– Ах, вот в чем дело! – воскликнул я, акушер второго разряда, Петр Кусков. Хотя решительно ничего не понял.

Дома нас с Рябовым ждала телеграмма «молния» из Альбиона.

«Друзья! – написано было в ней на чистейшем английском. – Разысканная Вами скрипка вернула мне молодость. Я опять хочу распутывать уголовные дела, к вящему посрамлению бездарных чинуш из Скотланд-Ярда. Обнимаю и даже целую. Ваш Шерлок Холмс».

– А бычки, черноморские бычки? – внезапно вспомнил я. – Почему ими так отвратительно пахло на погребении Петра Петровича?

– Бычками Березуцкий в Лондоне приторговывал. Часть товара протухла. Петр Петрович решил одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Избавиться от гнилого товара, а своими похоронами провести за нос доверчивых вкладчиков.

Я склонил свою седеющую голову перед могучим умом сыщика.

Когда теплоход «Белоруссия» входил в Красное море, по палубам расползлась зловещая весть – на верхней палубе, в своих роскошных апартаментах, затравлен гималайским медведем олигарх и телемагнат Самсон Самсонович.

Детектив протер мундштук портативного саксофона шелковым носовым платком и заиграл печальную мелодию черных кварталов Америки.

– Кто это мог сделать? – я, акушер второго разряда, Петр Кусков, нервно взял со стола яблоко, с хрустом откусил.

– А вот это нам и предстоит выяснить, – резко произнес Рябов и резко же сложил портативный саксофон во внутренний карман клетчатого пиджака из магаданского твида.

На месте происшествия топтались растерянные фээсбешники и агенты Израильской службы безопасности.

Самсон Самсонович лежал головой в хрустальном блюде с черной икрой и, увы, не подавал признаков жизни.

Вспыхнул блиц папарацци.

– Назад! – взревели фээсбешники и выбросили зарвавшегося газетчика из апартаментов магната.

Корабль взрезал Суэцкий канал.

Справа и слева расстилалась пустыня. Высились пирамиды и тут же теснились песчаные лачуги простых египтян. На бельевых веревках сохла рванина.

– Кэп, – спросил Рябов у капитана, – вы случайно не видели гималайского медведя?

Капитан побледнел и закусил сивый ус:

– Насколько мне известно, на борту нет косолапых.

– А как же тогда растерзанный Самсон Самсонович? – не смог удержаться я, акушер Кусков.

Тут капитан совершил непредвиденное. Вскарабкался на борт, ласточкой сиганул в канал.

Над ним похоронным нимбом сошлись водяные круги.

В ресторане на верхней палубе к нам подсел молодой человек с острыми усиками и острым же огненным взглядом.

– Дубровский, – представился он, протянув для пожатия холеную руку с платиновой печаткой в виде черепа.

Мы с достоинством поклонились.

– Вы не видели здесь девушку Машу, – спросил Дубровский, намазывая бутерброд икрой.

– Может, вы что-нибудь расскажите нам о медведе? – напрягся я.

– Только не сейчас, – прошептал Дубровский.

Тут к нашему столику подошла барышня. Волосы огненно красные. Взгляд птичий, испуганный.

– Володя… – скривила губки. – Когда же мы пойдем к Самсону Самсоновичу?

– Он мёртв. Как и твой папа.

Маша, потянув на себя скатерть, рухнула в обморок.

Кувейт встретил нас песчаным бризом.

То там, то сям проскакивали на горбатых верблюдах бедуины с японскими транзисторами. Что-то ненавязчиво о своем сокровенном пел мулла на минарете. Типичная восточная картинка.

Маша зашла в небольшую лавку за сережками для гениталий, а мы, то есть я, акушер Кусков, детектив Рябов и молодой Дубровский по иронии судьбы остановились у стены арабской нищенской мазанки.

– Значит, – продолжил разговор Рябов, – вы убивали всех ухажеров Марии? И все они, ирония судьбы, оказывались магнатами? Вампирами, сосущими народную кровь?

– Последнего убил не я… Болтают, медведь.

– Как же вы тратили деньги магнатов?

– Переводил в сиротские приюты, – потупился Дубровский.

Несколько минут мы молчали. Пролетел ангел.

Рябов расцеловал Дубровского:

– Цель не оправдывает средства. Но все же, все же…

В Москве по крышам барабанил дождь.

В мусорных контейнерах копались голуби.

– Здравствуй, Москва! – прошептал я, уткнувшись лбом в холодное стекло окна на Чистых прудах.

Рябов на портативном саксофоне играл печальную мелодию арабских кварталов Иерусалима.

Я потёр свою небритую щеку, задумался.

– Инспектор, куда же делся гималайский медведь?

– Не было никакого медведя.

– Как это не было?!

– В шкуре медведя выступил тесть Дубровского, отец Маши.

– Что такое?

– Тестем Дубровского был капитан судна «Белоруссия», – Рябов заиграл желваками. – Он страшно боялся разрушения счастливого брака. Маша же строила глазки Самсону Самсоновичу. Поэтому папа и опередил зятя.

Я схватился за голову:

– Зачем же он надел шкуру медведя?

– Этого теперь никто не узнает…

Пропажа мумии корейского вождя Ким Ир Сена всколыхнула всю прогрессивную мировую общественность. Всколыхнула она и нас, то есть меня, акушера второго разряда, Петра Кускова, и моего друга, бесстрашного и прозорливого сыщика Рябова.

– Петя, – помрачнел он, – мы должны вернуть священную мумию. Для них он является одной из реинкарнаций Будды.

Я сурово нахмурил брови:

– Мы найдем Будду, даже если из живых нам придется сделать сотни мумий!