– Господа, что же здесь происходит? – не удержался я от всполошенного вскрика.

– Все нормально… – скалит зубы Салямский. – Дело в том, что я потомственный дворянин. На гербе же моей фамилии банная шайка и березовый веник. Так что я не изменяю традициям предков. Особо доверенные мне лица всегда меня купают по пятницам.

– Для этого же есть баня? Наконец, домашняя ванна? – подмигнул Рябов.

– Побойтесь бога! – вскрикнула брюнетка, старательно намыливая петушок Салямского, тот же, покорный весенним законам, мускулисто воспрял. – Это же ритуал. Своеобразная месса.

– Можно смывать, – улыбнулся Салямский.

Блондинка полила на голову шефа из голубого фаянсового кувшина.

– Уф! – засмеялся Салямский. – Хорошо…

– Товарищ Магомедов, полотенце! – строго произнесла брюнетка.

Сноровистые руки фемин до красноты растерли дебелое, с пузиком, тело.

– Теперь живенько нам приготовьте арабское кофе и коробку кубинских сигар, – распорядился Аркадий Владимирович. А ты, Заруб Махмутович, тащи холст и краски. Намечается дело.

Моя рука автоматически проверила наличие браунинга в потайной кобуре.

Салямский облизнулся:

– Все картины здесь кисти Заруба. Он с отличием закончил Строгановское училище. Кстати, его мои родственники и основали. Так вот… Заруб Махмутович у меня на должности подавальщика полотенца. А также поет небольшие партии в моем ансамбле баритональным басом.

– Почему партии небольшие? – подобрался Рябов.

– У него девичья память. Изъясняется почти исключительно кистью.

Аркадий Владимирович облачился в черный костюм, в белую накрахмаленную рубашку с красным галстуком. Мы заперлись в небольшом уютном кабинете, из окна от пола до потолка роскошный вид на Москву-реку.

Закурили гавану, запивая элитный дымок арабским свежемолотым кофе.

– Кого подозреваете? – вкрадчиво осведомился Рябов.

Салямский глянул с трогательной детской беззащитностью:

– Всех и… никого.

– Но все же, все же?! – заволновался я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

– Давайте говорить, как дворяне, – исподлобья глянул на нас. – Надеюсь, вы дворяне?

– Обижаете! – с горловым клекотом вскрикнул я, припомнил, что папа мой служил электромонтером, а матушка тянула лямку потомственной прачки.

– Тогда нормально… Понимаете, господа, у нас в «Вертикали» дружный сплоченный коллектив. Каждое воскресенье корпоратив. Мы играем в кегли и поем караоке. К тому же, все женщины в этом коллективе – мои любовницы.

– Так-таки все? – поперхнулся я дымом.

– Вы двух уже видели. Черненькая – это Галина Алексеевна. Блондинка же – Елена. Отчества не помню. Кстати, они тоже дворяне. Столбовые.

– А Заруб? Что вы скажите о Зарубе Махмутовиче? – резко, наотмашь спросил Рябов.

– За него не ручаюсь. Он художник. В голове сквозняк. Всегда несколько в неадеквате.

– Каких ваших сожительниц мы еще не видели? – сглотнул я горькую от кофейных крошек слюну.

– Да была тут одна малолетка. Зоя. Она соскочила. То есть, уволилась.

– Любопытно… – скрестил Рябов руки.

– И ведь зарплаты у всех преогромные! – вскрикнул Салямский. – С пятью нулями. Зачем же красть со стола?

– Газпром вас не обижает… Кхе-кхе! – откашлялся я, во рту першило.

– Дело тут не в зарплате, а в вертикальном шкафе.

– В чем? – изумленно вскрикнули мы в унисон с Рябовым.

– Он в моей комнате отдыха. Пойдемте.

Свернули в боковую дверь.

Комнатка небольшая, метров шесть квадратных. Застеленная солдатским одеялом кушетка, колченогий табурет и тяжеловесный шкаф из мореного дуба. Ручки заменяют две оскаленные львиные морды.

– И что же, этот шкаф какой-то волшебный? – иронически выгнул я бровь.

– Подарок самого Алексея Мюллера, председателя совета директоров Газпрома. Презентовал на мое сорокалетие. Шкаф из апартаментов Бурбонов. Тех самых, коих сверг Наполеон Бонапарт. Впрочем они опять вернулись. Да вы откройте. Смелее!

Я взялся за мордочку. Потянул. С мелодичным скрипом шкаф отворился. Оказался оглушительно пуст. Мы лишь увидели темные стенки, изъеденные неугомонным жуком-короедом.

– Именно этим вы хотели нас удивить? – хмыкнул Рябов.

– Закрывайте. А теперь я.

Салямский нежно взялся за льва. На этот раз дверца не заскрипела. На нас же, просто как из рога изобилия, хлынула наличность. Радужные еврики, баксы, рубли… А стенки на этот раз оказалась солнечно светлы, нигде не тронуты подлым короедом.

– Это фокус такой? – перекатил Рябов кадык.

Арсений Валерьевич протянул мне новехонькую пачку евро, одна к одной, соток.

– Пощупаете? Взгляните на просвет. Настоящие. Причем все это богатство появляется, когда открываю именно я. Спасибо господину Мюллеру. Кстати, он тоже дворянин. Маркиз или барон. При личной встрече уточню обязательно.

– И с таким шкафом вы тяните суетливую канитель с «Вертикалью»? Зачем вам этот ансамбль? – почесал я затылок.

– Мюллер сказал, если я вздумаю покинуть «Вертикаль», то шкафчик он заберет.

Салямский закрыл дверцы.

Я не удержался, резко отворил его.

Пуст!

Стенки изъедены жуком до трухи, жалкого тлена.

– Так где же эта Зоя, уволенная? – с горловым клекотом вопросил Рябов.

– Откуда мне знать? Эта юная сучка отвергла даже орал! Могу ли я держать такого сотрудника?

Вышли из небоскреба на улицу.

– Забавная конторка… – пробормотал Рябов.

– Забавный шкаф! – вскрикнул я.

– Постойте! – слышим позади.

Оглядываемся.

Нас догоняет Заруб Махмутович. Лысоватый, с брюшком, трогательный в своей тщетной попытке стремительно перемещаться в пространстве.

– Я эту поганую ручку стырил, я! – Заруб смахивает со лба налитой жемчуг пота.

– Какого черта? – шепчу я.

– Это месть! Салямский сгубил мою карьеру… Ручку я выбросил в очко дощатой уборной. У себя на даче, в Перловке.

Идем по Багратионовскому мосту, справа и слева открываются просторные виды на Москву-реку. Молчим. Размышляем.

Рябов стопорнул возле киоска с нарезным оружием. Калаши, стечкины, макаровы, гранатометы… Только на прошлой неделе Госдума разрешила свободную продажу любого оружия.

Заруб хватает меня за локоть:

– Остановите Салямского! Он безумен.

Рябов попросил показать ему автомат «Узи». С наслаждением, как роскошную женщину, ощупал его. Скосился на Магомедова:

– Мы с нетерпением ждем продолжения вашей исповеди.

– Видели по стенам в офисе кораблики и белых кобыл?

Рябов в шутку прицелился в Заруба:

– Дальше?

Художник с раздражением отвел дуло:

– Заставляет меня с маниакальным упрямством рисовать только эти сюжеты. А я же закончил Строгановку! С красным дипломом. Мнил себя вторым Глазуновым.

– Так рисуйте другое. Для себя. Для души, – посоветовал я.

– Не могу! Меня будто заклинило. Зарплата-то у меня с пятью, иногда даже с шестью нулями.

– Мы в курсе… – Рябов отдал продавцу «Узи», попеняв на излишнюю жесткость курка. – Я о зарплате.

– А может, меня заговорили. Есть подозрение, что Галина Алексеевна и Елена, не помню отчество, ведьмы. Причем ведьмы черные. Выполняют деликатные поручения Аркадия Владимировича.

– Это шутка? – оскалился Рябов.

– Пойду я, – громово высморкнулся в клетчатый платок Заруб. – Надо рисовать очередную блондинистую кобылу. У меня же семь своих детей и девять внебрачных.

Товарищ Магомедов на заплетающихся конечностях побрел, обернулся:

– На корпоратив он вас пригасил?

– Придем и без приглашения, – выпятил я подбородок.

– Не выдавайте меня. Я сам признался.

– Могила… – добродушно осклабился Рябов.

Прошли мост. Спустились к громадине ТД «Европейский».

– Сейчас скачаем в «Ютубе» выступления «Вертикали». Вертикальный же шкаф, скажу откровенно, меня напряг.

– Двойная игра… – прошептал я.

Дома мы с Рябовым по очередности приняли пенную ванну с лепестками лотоса. Просушили волосы китайским феном. Выпили по чашечке крепчайшего зеленого чая. И сразу же приникли к могучим сетям интернета.