ОСЕНЬЮ Ветер гонит желтых листьев стаю. Коля смотрит и сосет свой пальчик. Я сижу в мечтах за чашкой чаю, По чаинкам тоненьким гадаю: Девочка родится или мальчик. Не узнать — и бог с ним, не досада. Всё равно, как ни гадай — ребенок. Для меня и то уже отрада, Что, пожалуй, нынче будет надо Загодя порыться меж пеленок. <1916> «Не сердись на меня, тихий друг…» Не сердись на меня, тихий друг, Не досадуй, прости, извини: Слишком много порой жутких мук, Слишком часты тяжелые дни. Жизнь ко мне и всегда-то строга, Но подчас с ней не сладишь никак — Она жжет и теснит, как врага, Бьет, как тяжкий железный кулак. В эти дни я угрюм и суров, Болен телом и болен душой, И заплакать, пожалуй, готов И махнуть безнадежно рукой. В эти дни не гляди на меня, — Много их, но не вечно они, И найдется ж хоть искра огня, Что согреет и в темные дни! ПЕРЕВОДЫ НА РУССКИЙ ЯЗЫК Из Я. Купалы ЖНИВО Созревших хлебов золотые посевы За селами, там, где лесов рубежи, Склонили колосья до самой межи С призывным шептаньем: мои жнеи, где вы? И жнеи сошлися. Направо, налево, Срезая колосья налившейся ржи, Задвигались быстро серпы, как ножи, Под жнивные, старые вечно напевы. Тоскливая древняя песня плывет В колосьях склонившихся шепчущей нивы И в пуще теряет свои переливы. Плывет эта песня ко мне и зовет, И в сердце, как звонкие косы, поет: «Ты так же, брат, сеешь… а где твое жниво?» 1910 или 1911 «Для тебя, отчизна предков моих…» Для тебя, отчизна предков моих, Ничего не пожалею я на свете. Я на целый мир воспел бы долы эти И воздвиг дворцы на кладбищах твоих. Рад бы я тебя душой согреть, Солнце взять и звезд небесных, золотых И венок оплести тебе из них, Чтоб сияла ты в добытом цвете. За тебя готов погибнуть я в бою С той неправдою, что терпишь ты от бога И от сына своего слепого. За тебя свою я душу погублю И за это лишь прошу тебя, молю: Не гони меня от своего порога. Из Т. Шевченко А. О. КОЗАЧКОВСКОМУ
Давно всё это было. В школе Я у дьячка — учил дьячок — Стащу удачно пятачок (Ведь был я чуть совсем не голый, Такой оборвыш) да куплю Листок бумаги и сошью Красиво книжечку; крестами, Узором завитков с цветами Кругом листочки обведу И списываю Сковороду Иль там «Три царие с дарами» Сам для себя… и в бурьяне, Чтоб не увидел кто, запрячу И там пою, а то и плачу. И довелося снова мне Под старость с книжками скрываться, Писать украдкой да стараться И петь и плакать в бурьяне, — И тяжко плакать! Кто же знает, За что господь меня карает? В ученье, мучаясь, я рос, В ученье поседеть пришлось, И на ученье ж в гроб положат; И это из-за пятака, Что своровал я у дьячка… Так вот как бог карать нас может. <1914> Н. И. КОСТОМАРОВУ Лучи веселые играли В веселых тучках золотых. Гостей безвыходных своих В тюрьме уж чаем оделяли И часовых переменяли,— Синемундирных часовых. Но я к дверям, всегда закрытым, К решетке прочной на окне Привык немного — и уж мне Не было жаль давно пролитых, Давно сокрытых и забытых Моих кровавых тяжких слез. А их немало пролилось В пески полей, сохой не взрытых. Хоть рута, хоть бы что взошло! И вспомнил я свое село, — Кого-то в нем я там покинул? В могиле мать, отец загинул… И горе в сердце низошло: Кто вспомнит, в ком найду я брата? Смотрю, — к тебе, чтоб повидать, Земли черней, мой друже, мать Идет, с креста как будто снята. Господь, тебя я восхвалю! За то спою свой гимн суровый, Что я ни с кем не разделю Мою тюрьму, мои оковы. Между 1911 и 1916 В НЕВОЛЕ В Украине ли, в Сибири ль будут Томить — не всё равно ли мне? И не забудут иль забудут Меня в далекой стороне — Мне одинаково вдвойне. В неволе взросши, меж чужими, Я, не оплаканный своими, В неволе плача и умру И всё в могилу заберу; И сгинет след мой, как в пустыне На нашей славной Украине, На нашей — не своей земле. И не промолвит матерь сыну, Не скажет горестно: «Молись, Молись, сынок: за Украину Его замучить собрались». И что мне — будет иль не будет Он так молиться в тишине? Одно не безразлично мне: Что Украину злые люди Приспят, ограбят — и в огне Ее, убогую, разбудят… Ох, как не безразлично мне! Между 1911 и 1916 |
