Жил в нашем селе Онуфрий когда-то,
Мужик был разумный и в полной силе;
Все его сундуки и хата
Заполнены разным добром были.
Имел он добрых коней две пары,
Полотна и сукна, кафтан отличный,
Ломились засеки его амбара
От жита, гороха, муки пшеничной.
Был работящим Онуфрий Скирдзель,
И детки и женка к нему ласкались,
Но все перемерли в восемь недель,
Остался Онуфрий один как палец.
Сидит в своей хате, горюет, плачет,
А ночью пойдет — на могилках ляжет.
В хозяйстве ж — убытки да незадачи:
Падеж на скотину, пожар, покражи…
Подохли коровы, гумно сгорело,
Украли коней порою рабочей,
А тут и подушная плата приспела,
И сборщик, как дым, залезает в очи.
Продав на подать добра немало,
Стал больше того Онуфрий хиреть.
Сварит горшочек бобов, бывало,
И кормится, лишь бы не умереть.
Лета дождался, дал бог недород:
Сгнили в поле хлеба и сено,
Картошка погибла, пропал огород,
А подати те же, без перемены!
Сборщик Скирдзеля зовет на расплату,
Грозится работать забрать на дорогу,
Продать все пожитки его и хату…
Спасенья не видно, взывай хоть к богу!
Покликали в волость его к старшине,
Тот пьяницей горьким при всех обзывает:
«Землею владеет, скотина, а мне
Подушную плату вносить забывает!..»
Подался Онуфрий вперед всей грудью,
Снял крестик, дрожит весь, бледный:
«Глядите вот, добрые люди,
Богатство мое — крестик медный.
Продам разве дьяволу свою душу,
Чтоб денег на подати одолжил.
Коль здесь погибаю — и там не струшу,
Раз черту и душу уж заложил».
Аж все испугались. Блеснули очи, —
То слезы у старого брызнули градом,
Пошел на могилки, туда, где ночи
Всегда проводил он с родными рядом.
Назавтра, забрав кузовок-плетенку,
Отправился в лес, чтоб себе на ужин
Набрать сыроежек, лисичек, опенков,
Забрался в валежник, в самую глушь он.
Тут черт из-под пня и вылазит,
И полную шляпу несет монет.
Онуфрию вспомнился сборщик сразу,
Платить ему надо, а денег нет!
Черт поклонился, опенки забрал,
Онуфрию в кузов сыплет дукаты.
Высыпал, свистнул, полы задрал…
Вернулся Онуфрий домой богатым.
Тотчас же в волость отнес недоимку,
Все подати с шеи долой спихнул,
Волов и телушку купил перезимку,
Наелся досыта и отдохнул.
Хозяйствовать начал, земля так родит,
Что дива такого народ не помнит…
А на могилки, как прежде, ходит,
В костел за обедню дает на помин,
Любому подаст он, в беде поможет.
Иной постыдится просить, так ночью
Сам деньги пойдет на окно положит,
И очень не любит, коль брать кто не хочет.
А черт аж кипит весь, тужит,
Что эдак Онуфрий живет:
Не только черту совсем не служит,
Водичкой святой еще обольет!
Ждет черт его смерти: за печку сел,
А он жития читает святых…
Постной похлебки Онуфрий поел.
Перекрестился, вздохнул и затих.
А черт и моргнуть не успел — в минутку
Онуфриев дух сквозь двери шмыгнул,
Сел на костел, заиграл на дудке…
А черт на костел-то не доскакнул.
С тех пор, как погаснут в домах огни,—
Умаются люди окрестных сел,—
Всю ночь и до ранней зари
Черт издали смотрит на тот костел,
Всё ждет — может, дух соскочит.
А в полночь да в бурю, видать с тоски,
Аж свищет, аж воет, хохочет,
Аж крыши рвет на куски…
Но в колокол дух ударяет тогда,
И только тот звоном ему ответит
(А звона ж боятся черти всегда) —
Так сразу исчезнут и черт, и ветер!
