Эй! Картуз подымай ты смелей
На поклон мой до самой земли!
Не снесу головы я твоей,
Лишь моей бы паны не снесли.
Не беги от моей ты сермяги,
В ней ходить не зазорно ничуть!
А вот мне не хватило б отваги
Чертов фрак на себя натянуть.
На рубаху глядишь с неохотой —
Не по нраву мужичье шитье,
Да к тому же пропитана потом —
Сколько дней не стирали ее!
А твоя? Вроде снега как раз.
Кто над нею потел, кто белил,
Ткал, и шил, и стирал?.. А сейчас
Этот пот на себя ты взвалил.
Мне в рубахе твоей было б стыдно —
На нее ведь не тратил я сил,
Хоть бела она, но не завидна,
Не возьму, хоть бы ты подарил.
А взгляни-ка на хату мою:
Прогнила, протекает, кривая
И приткнулась в деревне на самом краю.
А как держится — даже не знаю.
Не гляди, что я плохо живу, —
Мне никто не пришел пособить;
Хоть ленивым на свете слыву,
А могу целый свет прокормить.
В разных книжках ты мудрость постиг,
Что накоплена с давних веков.
Ты ведь шагу не ступишь без книг,
А где книги для нас, мужиков?
Где ж нам разума столько набрать —
Лишь соха да загон день за днем!
Наше дело — косить да пахать,
Вечно в страхе господнем живем.
А умел бы водить я пером,
Я бы много чего написал,
Рассказал бы, как сеем и жнем,
Как мы косим — что бог нам послал.
Может, ты б это всё прочитал
Да к труду приобрел бы охоту,
Может, нас бы тогда уважал,
Не чурался б мужицкого пота,
И мне подал бы руку, слепому,
И довел бы меня до дороги,
Не блуждал бы и я по репью, бурелому,
По колючкам, что ранят мне ноги.
Ой, ранят и ноги и сердце,
В сердце ненависть, злобу рождают,
Не дают ни на что опереться,
К злому делу ведут, к правде путь
преграждают.
Не суди же слепого, что ходит он криво,
И пойми, что ослеп он от плача.
Что ощупью бродят слепые — не диво,
Как вот падает в яму зрячий?!
