«Панок дорогой, не суди меня строго,
Дай пороху старому Гришке немного!..
Беда налетела на нашу сторонку,
И нашего лучшего жеребенка
Медведь-стерва… волки б скорей его съели!..
В лесу задушил да кинул возле ели!..
Ах, боже! Вот конь был бы через два года,
А что же теперь? — только горе-невзгода!
Дай пороху».
Так, чуть живой, нездоровый,
Просил пана старый охотник дворовый.
«Зачем?»
— «Чтоб от вора не осталось и духа,
Его угощу я из ружья да в ухо!»
— «Что ты, Гришка, с ума сошел?»
— «Нет, слава богу!»
— «Как же на медведя ты?.. Еле тянешь ногу,
Словно в лихорадке, дрожат твои руки».
— «И сам я не знаю… Если ж плачут внуки,
Если криком, шумом полна наша хата…
Где еще такие найдутся жеребята?
Широкий и рослый и с крепкою шеей,
Такой нам в хозяйстве всего бы нужнее!
Не прощу!.. И гаду повытяну жилы!
Чтоб не знал я покоя и во тьме могилы,
Коль не накажу я это семя вражье!!
Или он сдерет мне шкуру, иль сам, шельма, ляжет!»
— «Ведь с ружьем давно уж не имел ты дела?»
— «Лет пятнадцать, как старость мою душу съела!»
— «Что ж теперь ты вздумал? Ты ведь старше хрена,
Не попасть тебе, стреляя, и в копну сена».
— «Не попасть мне?.. Ну, откуда, пан, ты знаешь это?
Я ж уверен, что злодея я сживу со света.
Не гляди пан, что горбом мне согнуло спину,—
Угощу его я в ухо иль в лоб, в середину!»
— «Да ты, может, нынче белены объелся?..
И куда, ответь, твой разум прежний делся?
Мы иную с тем медведем учиним расправу,
На него устроим мы скоро облаву!..»
— «А, избави бог! Не надо, не надо, паночек!
Убежит он от облавы! Спать не буду ночек,
Есть не стану, покуда не сдохнет ворюга,
Пока кровь не выпущу черную из брюха,
Пока шкуру в нашей не развешу хате:
Вот! — вам, детки, это в память о нашей утрате.
Как пить дать, он из облавы может в чаще скрыться;
К жеребенку в третью ночку должен возвратиться,
Ну, а я подкараулю!..»
— «Жаль старого Гришку!..
Чтоб твои не плакали больше ребятишки,
Дарю тебе жеребенка от сивой кобылы!..
Бери его, успокойся!»
— «До самой могилы
За вас буду, ясный пане, благодарить бога!
Чтобы вам и вашим деткам дал богатства много!
А за добрую заботу обо всех, кто беден,
Подарю я пану шкуру с этого медведя».
— «Как же шкуру? Какую?»
— «Да с него, холеры,
Злое горе навалилось на меня без меры,
Извести душой поклялся я ворюгу злого,
И я должен перед богом сдержать это слово…»
— «Есть ли у тебя ружье-то?»
— «Есть ружьишко в клети,
Я вчера его поправил, испортили дети.
Но выстрелит, я надеюсь, я старуху знаю,
Еще разок мне послужит! Гада доконаю!»
— «Лучше — на! — вот этот штуцер, возьми
непременно!»
— «Нет, паночек, не надо!.. Скажу откровенно —
Из чужого не умею… Ведь не даст осечки
И мое ружье, — я хлопну, как по ясной свечке!»
— «Вот козел! Вы все такие и другие тоже!..
Возьми порох!.. Да и пусть сам бог тебе поможет!»
Поутру, еще из леса не глянуло солнце,
Пан проснулся, поднялся, поглядел в оконце:
Глядь! — а Гришка на крылечке с ружьем поджидает.
«Посылай-ка за медведем!» — пана окликает.
