Мне такого суда не забыть никогда,
Окружного суда, все там были тогда…
Тут кожух, и шинель, тут бурнус, лапсердак,
И сюртук, и мундир, а один был и фрак
(Словно куртка с хвостом), тут бекеша была…
Все пришли, и Пантурчиха даже пришла…
Ксендз с попом появились, за ними — раввин,
Не пришел только наш арендатор один.
Самый суд — впятером — за широким столом,
Тут же ходит шестой, все в шитье золотом,
И на каждом блестит воротник золотой
(Был бы я так богат, я бы не был судьей),
Душ четырнадцать в ряд у стены их сидит,
Против них арестант, что суду подлежит.
Перед ним без полы, только хвостик висит,
Адвокат, что его защищает, сидит.
Наш Петрук Пантурок арестантом тем был,
Тот, что пиво тайком в пивоварне варил.
А акцизник Яськов, тот, что взятками жил,
Как барана, по-волчьи его изловил,
Был и он здесь, и он присягал, подтвердил,
Как ему донесли, как пять дней он следил,
Как котел там кипел, а в нем брага была,
Как Петрук не успел убежать от котла.
А уж врал он, так врал и себя всё хвалил,
А о том не сказал, как Пантурка доил.
Вслед за Яськовым стали и нас выкликать,
Чтоб и нам присягать, надо ж правду сказать!..
Тут спросили меня, а мне жаль Петрука,
И моя у него там пропала мука,
И я думал себе выгнать водки с ведро —
Свадьбу дочери справить (вот было б добро!).
Две осьмины муки Петруку я завез,
Налетели тут вороны — черт их нанес! —
И с другими меня повели понятым
В этот лес — чтоб ни дна ни покрышки бы им!
Как спросили у всех, прочитали тот «ахт»,
Что попался Петрух (а уж наврано — страх!),
Там такое стоит — не приложишь ума:
Паровик, змеевик и отходы — «шляма».
Как про всё прочитали бумагу про то,
Погляжу, говорю, что-то будет потом.
Председатель сказал: «Пять минут перерыв!» —
И в коморку ушел, свою книгу закрыв.
Все тогда поднялись и пошли кто куда.
Я остался сидеть, подожду, мол, суда.
Как вернулись опять, то один из них встал,
Тот, что больше других так во всё и встревал;
Поглядел он на всех, да как взялся за стол,
Да как начал кричать: «Протокол, протокол!»
И казну вспоминал, и трубу, и котел,
И муку, и мешок… и опять — «протокол!»
Я сижу и дрожу — вдруг меня б не назвал;
Слышу — бряк! И я тут! Ах, да чтоб ты пропал!
Только — хвалит меня, справедливым зовет,
На Пантурка ж как глянет — скотиной ревет:
«Виноват, виноват, штраф казне пусть внесет!»
И в тюрьму, и в Сибирь! — и куда не пихнет.
Говорит, говорит, так что пить захотел;
Как картошку, Петра посолил, да и съел.
А сказать бы — за что? За свое за добро.
Человек захотел выгнать водки ведро.
Что ж за польза ему, чтоб он света не знал,
Съел Пантурка свой блин иль горелки нагнал!
А потом стал считать все убытки акциз:
Тот, кажись бы, зубами Пантурка загрыз!
Он считал — и вдвойне, и втройне умножал,
Как шинкарь, одну чарку он за три считал.
Всё добро чтоб забрать и скотину продать,
Что в казну — то в казну, остальное — раздать;
Тыщи три там он пеней одних накрутил.
(У Петра хоть бы грошик в кармане-то был.
Сладок жабе горох, да зубов бог не дал —
Чтоб акциз то имел, что тогда отобрал:
Лишь сермягу, телегу да парочку коз,
И то брат откупил, а назавтра отвез.)
Не стерпел только пан, тот, что в куртке сидел,
Что-то молвил Петру и очки он надел,
Да как крикнет, как зыкнет — затрясся весь суд:
«В чем вина Петрука? В чем повинен он тут,
Что скотинку кормил он своим же добром,
На носилках носил свою брагу ведром?
Тут тюрьму, тут и штраф для акциза взыскать…»
Он как стал говорить, да как начал считать,
Мол, Петрук и не гнал, и в лесу не бывал,
Это я виноват, сам я гнал, сам наврал
И донес на него… Я виновен во всем!
Ах, да чтоб ты пропал! Чтоб сгорел ты огнем!
Так он всё повернул, так всё дело скрутил,
Про меня всё сказал, а Петра защитил.
Я гляжу — ну, конец, ну, пропал теперь я!
И мешок-то ведь мой, и мука в нем моя!..
Двери скрипнули тут, а я — шасть меж людей,
Да на двор, да в корчму, да к кобыле скорей;
Прибежал я домой, бурачков там поел,
Сказал женке: «Молчи!» А сам в лес полетел,
Где как раз пивоварня была Петрука,
Стал садить деревца, аж устала рука.
Стежку мхом заложил, не осталось следа,
Чтоб никто не узнал, что здесь было когда.
Да и снова на суд, а суда уже нет,
Только плачет, клянет Пантурчиха весь свет.
Пантурка отвели-таки прямо в острог,—
Тот защитник ему как кадило помог.
Так в тот раз от суда уцелел я, ушел,
Хоть бы бог в другой раз до суда не довел!
