Полки поднялись на плато. Дул холодный ветер. В природе было неуютно. Издали мы увидели длиннейшую линию красных обозов, которые двигались со стороны Армавира на Ставрополь. По бокам обоза — шла гуськом их пехота. Возможно, что это шла сама армия на подводах.

Пылкий Бабиев, опьяненный боевыми успехами последних дней, сразу перевел полк в аллюр рысью, построив его во взводную колонну. Бригадой никто не руководил. С левой

к

стороны, шагов на сто, коротким наметом, наш полк обгонял генерал Врангель. В бурке, в черной косматой папахе, на подаренном кабардинце станицы Петропавловской, вперив взгляд вперед, скакал он к очень высокому остроконечному кургану в направлении станицы Убеженской. Мы впервые видим его в нашей кубанской форме одежды. Бурка, косматая папаха и его остро устремленный взгляд вперед — делали его немного «хищным», даже похожим на черкеса, и если бы не низкий кабардинец под ним, не соответствующий его высокому росту, вид его, как кавказца, был бы правилен и хорош.

Левее его и чуть позади, скакал наш командир бригады полковник Науменко. За ними — до взвода казаков-орди-нарцев. По всему видно было, что Врангель не был в курсе боевой обстановки и торопился к высокому кургану, чтобы с него «осмотреться» и потом уже действовать. Линия красных обозов с войсками тянулась сплошной лентой с запада на восток, — насколько хватал человеческий глаз. Атака для конницы, безусловно, была очень заманчива.

Всегда в походе и в боях — я находился рядом с Бабие-вым, являясь временно полковым адъютантом и самым старшим офицером в полку, а следовательно, и его заместителем. Мы идем во главе полка уже широкой рысью, чуть параллельно движению красных, но где и как их атаковать при их многочисленности — Бабиев еще не решил, но весь свой взгляд вперил в их сторону.

— Бери головных три сотни и атакуй их, а я буду следовать непосредственно за тобой, — вдруг коротко, на широкой рыси, бросает он мне.

Схватив три сотни, — наметом выбросился вперед, перескочил баночку с замерзшим ручейком, покрытым по берегам камышем и кугой и, не замедляя аллюра, — перестроил их «в три эшелона», как полагается для атаки на пехоту.

Головной эшелон ведет сотник Друшляков, второй эшелон — сотник Лебедев, оба отличные боевые офицеры. Я скачу перед вторым эшелоном. Сотни идут широким наметом. Красные солдаты, соскочив со своих подвод и, кто как попало, кто стоя, кто «с колена», открыли по казакам огонь.

Мы были так близко к ним, что видны были уже их лица. Но мне показалось, что головная сотня начинает сдерживать свой аллюр. Второй эшелон, не замедляя широкого намета, стал нагонять головной. Я вижу, как в головной сотне падают казаки и кони, как некоторые казаки, бросив своих убитых лошадей, бегут влево и скрываются в балочке, другие тащат туда же поводом своих раненых лошадей. Потом мне показалось, что я галлюцинирую и что головная сотня и сам сотник Друшляков начинают сворачивать своих лошадей также влево. И пока я, как мне показалось, галлюцинировал, — головной эшелон быстро повернул налево и скрылся в балочке, не выдержав огня красных. Ободренные красные перенесли его на второй эшелон. Потом я почувствовал, что кто-то очень сильно ударил меня в правое плечо, как бы палкой, и рука, с поднятой шашкой, беспомощно опустилась вниз... Боли не было никакой, и я скорее понял, чем почувствовал, что я ранен в правое плечо. Второй эшелон сотника Лебедева, и я с ним, автоматически, так же как и головной эшелон, свернули влево и скрылись в балочке. За нами сделал это и третий эшелон. Огонь красных сразу же затих, так как казаки скрылись от него. Тут только я глянул через ручеек влево и увидел, что и Бабиев, со своими тремя сотнями, отступил и находится ниже моих сотен От линии боя.

Выйдя из сферы огня, перейдя вновь ручеек и построив сотни в резервную колонну, подошел с ними к полку и остановился. Бабиев, видимо, ущемленный неудачной атакой и желая на ком-то сорвать свою досаду, производил своим сотням «полковое ученье», летал по интервалам меж сотен и громко ругался. Он «разносил» начальника пулеметной команды прапорщика Дзюбу за то, что тот своими многочисленными пулеметами на линейках не так «лихо» делал взводные заезды. Дзюба же, спокойный и храбрый черноморский казак, нахлобучив свою папаху на глаза, молча слушал его «разнос», ничем не реагируя, что еще больше бесило Бабиева.

В интервале между сотнями лежал убитый молодой казак, лицом к земле, словно спал. В добротной гимнастерке, в очень новеньких красных погонах, с черной, траурной оторочкой по краям погона, эмблемой нашего полка — все говорило мне, что он только недавно прибыл в полк и вот погиб- Занятые полковым учением — никто не обращал на него внимания. А мне вспомнилось из «Полтавского боя» А.С. Пушкина:

Сраженный в нескольких шагах,

Младой казак в крови валялся.

А конь, весь в пене и пыли,

Почуя волю, дико мчался —

Скрываясь в огненной дали...

Наконец, Бабиев закончил «свое учение» и глянул в нашу сторону.

— Господин полковник... с первым дивизионом, после неудачной атаки — прибыл, — рапортую ему.

— Зачем же Вы перескочили через ручеек? — с упреком и еще не успокоившись, горячо спросил он.

— Потому что он неожиданно встретился перед нами, —• в тон отвечаю ему. Бабиев это знал, но ему надо было «говорить», чтобы в разговоре, в цукании — забыться от неудачи.

— Господин полковник, я ранен... позвольте сделать перевязку? — докладываю ему.

— Так чего же Вы молчите?! — вдруг крикнул он. — Доктора сюда! — бросил он в сторону. Но когда я повернул голову туда, куда были брошены его слова, — я увидел, что полковой зауряд-врач Александров, сидя на корточках, перевязывал ногу прапорщику Александру Хлусу, раненому также.

Мой вестовой Федот Ермолов помог вложить мне шашку в ножны. Раздели, на холодном ветру перевязали. Пуля навылет прошла через' мякоть правого плеча. Пальцы руки работали, но саму руку поднять я не мог. Нас, раненых офицеров, немедленно же отправили в Успенское, в дивизий-ную летучку, начальницей которой была супруга генерала Врангеля.

— Как мой муж?! — тревожно спрашивает она.

— Бой окончен, и Ваш супруг жив и здоров, — успоко-ил я ее.

Наша хозяюшка-крестьянка села Успенского была

удивлена:

— Ведь Вы же выехали здоровым... и вдруг так скоро ранены! Вот страсть-то! — говорит она и не знает — чем же меня накормить.

В этом сказалось сердолюбие русской женщины: «выехал здоровым, а вернулся раненым». Словно раненым может быть только «нездоровый человек», т. е. больной, или должен быть ранен сразу же, в хате...

К ночи полки вернулись в Успенское. Бабиев выразил радость, что я ранен легко. Ночью — мы вновь вместе. И говорим о причинах неудачной атаки.

— Неповоротливы «хохлы», — сокрушается он. — А этот прапорщик Дзюба!.. Я его ругаю, на чем свет стоит, а он смотрит на меня исподлобья и... молчит. Этак может вывести каждого из терпенья, — горячится он и теперь. А я слушаю его и улыбаюсь, улыбаюсь. «Горяч ты, Коля, — думал я, — но ты же и молодец, и как таковой ты скоро поймешь храбрых своих корниловцев, в массе состоявших из черноморских казаков».

Напутствуемый добрыми пожеланиями Бабиева, с просьбой «не задерживаться в тылу» и скорей возвращаться в полк, — утром 25 октября, с Хлусом и ранеными казаками, со станции Коноково — выехали поездом в Кавказскую.

За этот мой период пребывания в Корниловском конном полку, с 13 сентября до 25 октября 1918 г. — полк понес следующие потери в офицерском составе:

1. Полковник Федоренко — убит 13 сентября у ст. Михайловской.

2. Есаул Удовенко — убит 18 сентября у ст. Курганной.

3. Прапорщик Шевченко — убит 15 октября у хут. Абдурахманова.

4. Зауряд-хорунжий Карякин — убит 18 октября у ст. Урупской.

Ранены:

1. Полковник Бабиев — у ст. Урупской 13 октября.

2. Сотник Васильев — у хут. Абдурахманова 15 октября.

3. Полковник Артифексов — у хут. Стасикова 16 октября.