Все это было сказано так просто и так правдиво, что меня обезоружило.

— Я Вам заплачу вдвойне ее стоимости, — подкупаю его.

— Денег нам не надо, господин командир, — отвечает он. — Да и что стоят теперь эти деньги? — парирует он, но держится почтительно.

В общем, староста села ни за что не хотел уступить нам машинку. Но я был удивлен, — почему ни одна стоявшая здесь воинская часть не реквизировала ее? И думаю: кто-то и когда-то все же отберет ее! И я говорю ему эту жестокую правду. Слово «реквизиция», вижу, его испугало.

— Могу реквизировать ее и я, для нужд армии... но я этого не хочу делать. Я хочу ее купить у Вас по-хорошему! — внушаю ему как можно спокойнее.

Мои слова дошли до него, и машинку он уступил. Полк заплатил за нее 400 рублей и впридачу дал свою — маленькую и на пол-листа.

Прошло всего лишь несколько дней, как получено официальное требование начальника штаба дивизии: «представить машинку в штаб, в которой он нуждается». На столь насильственное требование — полк не ответил.

«Реквизированную Вами пишущую машинку «Ремингтон» «на полный лист» в селе Киевском — начальник дивизии вторично требует препроводить в штаб, которому она нужна», — получаю следующее требование.

«Пишущая машинка Ремингтон является собственностью полка. Она не реквизирована, а куплена. И она так же нужна полку, как и штабу дивизии. Требование исполню Только за личной подписью генерала Бабиева», — отвечаю в штаб. Ответа не последовало. Но я не успокоился, зная «власть» всякого штаба и характер Бабиева.

Несколько дней спустя Бабиев, без своего штаба, а только с адъютантами и ординарцами, прибыл в село Кистин-ское, в 1 -й Черноморский полк, куда вызвал и меня для доклада о состоянии полка. Мне было приятно встретиться с ним, как и доложить обо всем лично, о чем не всегда можно писать. Он, как всегда — бодр и весел, но о машинке — ни слова. Но я-то помню об этом! И перед самым его отъездом, как бы «между прочим», спросил о его распоряжении.

— Да отправь ее, а то этот Рябов-Решетин надоел мне с ней! — выкрикнул он и по-солдатски выругался по адресу своего начальника штаба.

Я понял, что если и теперь отказать — будет хуже... Машинку отправил, 400 рублей от штаба получил за нее, но пришлось отобрать и свою у старосты, так как она была единственная в полку. Приплатил немного и за нее, за свою же машинку, чтобы загладить всю эту неприятную историю.

Есаул Лопатин вызван в Екатеринодар, для службы в войсковом конном учебном дивизионе. Из старых корниловцев туда были приняты есаул Безладнов и сотник Демя-ник. В полк прибыли новые офицеры — подъесаул Козлов* и сотник Твердый*.

В полку появились чесоточные лошади, а среди казаков — цинга. Чесотку, безусловно, занес «беспризорный» табун донских отбитых лошадей, а цинга появилась от недостатка лука, перца, чеснока. Полк ставился в угрожающее положение обезлюдения и обезлошадения. Бездействовать было нельзя, чтобы сохранить часть в необходимой боевой готовности. Стояла стужа. Лошади в холодных сараях и всегда оседланы. Противник ведь под боком. И все же казаки умудрялись мыть их горячей водой «с зеленым мылом» — единственным способом лечения.

Приказом Главнокомандующего генерала Деникина — разрешено награждать казаков Георгиевскими крестами. За все старые бои в полк прислали около 200 крестов. Надо было отметить этот день особенно торжественно.

На большой площади села полк был построен в резервную колонну. После общего поздравления — полковой адъютант сотник Малыхин, по списку, вызывал казаков для выезда вперед перед строем. Половина награжденных отсутствовала — эвакуированы. Было холодно, дул восточный ветер. Под ногами лошадей грязь, слякоть. Потом пошла мелкая густая «крупа» (град), перешедшая в снег. И все это било в лица казаков. И под эту непогодь, проезжая вдоль длинного фронта, каждому казаку я вручал прямо в руки, кровью и доблестью заслуженные ими Георгиевские кресты. И думаю, как и не сомневаюсь, что все казаки, даже и награжденные — были очень рады, когда сотенные командиры повели их на теплые квартиры. Такова горькая ирония фронтовой жизни и в высокоторжественные моменты.

Одним из приказов Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга Росии генерала Деникина — в Добровольческой армии упразднялся чин подполковника. Приказами по частям и учреждениям — все подполковники переименовывались в полковники. И так как Кубанские строевые части находились в подчинении генерала Деникина, то этот приказ полностью распространялся и на Кубанское Войско, т. е. упразднялся чин войскового старшины.

Должен сказать, что упразднение чина подполковника проектировалось еще к концу Великой войны, Императорской властью. Причина — для уравнения в чинах офицеров армии с офицерами гвардии, в которой не было чина подполковника, где капитаны, ротмистры и есаулы производились прямо в чин полковника.

Ввиду постановления Кубанской Краевой Рады о формировании Кубанской армии и после долгих переговоров Кубанского правительства с Главным Командованием Добровольческой армии — генерал Деникин уступил право производства в офицеры и повышение в чинах в Кубанском Войске — войсковому атаману.

В связи с этим — Рада постановила, что, так как чин войскового старшины считается у казаков древним и почетным, то —

а) восстановить в войске чин войскового старшины, но вместо него

б) упразднить чин подъесаула.

И вот — согласно правилам, приложенным к Высочайшему приказу по Военному Ведомству 1915 г. № 681, и приказу Кубанскому казачьему войску о льготных производствах 1919 г. № 505 — предложено представить к производству в следующие чины всех выслуживших на фронте, но сотников — представить к производству прямо в есаулы.

Этот приказ мне не понравился. По Императорскому приказу 1915 г. за № 681, чтобы быть произведенным в есаулы, ротмистры, надо было прокомандовать на фронте сотней или эскадроном — один год и четыре месяца. Т. е. надо было иметь командный стаж. Теперь же, — кроме того, что сотники перескакивали через один чин, не требовалось и командного стажа. Это была явная несправедливость для тех, кто был подъесаулом. Но, конечно, все сотники были очень рады. А их в нашем полку, с эвакуированными по ранениям или по болезни — было немало.

Я собрал всех наличных офицеров полка, и опросом, и по послужным спискам, с эвакуированными, выслуживших для производства в сотники и в есаулы, оказалось около 30 человек. На всех надо было приготовить наградные листы, персонально. Работы предстояло много. В помощь полковому адъютанту назначен сотник Васильев как человек образованный, опытный, серьезный, находящийся в полку с самого дня его формирования и знавший всех офицеров по службе, даже и эвакуированных. И работа началась.

По положению вышеупомянутых приказов, Императорского № 681 и Кубанскому Войску № 505 — офицерам, произведенным в следующий чин за боевые отличия, право на последующий чин исчисляется по предыдущему чину, который они имели до производства за боевые отличия, т. е. чин за отличия пропускался. По этому правилу я давно выслужил на чин войскового старшины. Командиров полков удостаивает к производству начальник дивизии, поэтому я и запросил генерала Бабиева его мнение. Он предписал прислать в штаб дивизии соответствующие требования, что мной и было сделано.

Так как это было «первое» узаконенное представление в следующие чины в гражданской войне за выслугу лет на фронте, и так как многие «очень засиделись» в тех чинах, которые они получили в Великой войне, то явно — все радостно волновались. В особенности сотники.

Зная канцелярскую рутину, и чтобы как можно скорее ее пройти — я запросил Бабиева — командировать с наградными листами в Екатеринодар, в войсковой штаб, полкового адъютанта сотника Малыхина*. Бабиев разрешил, утвердил представления, и Малыхин «полетел» в Екатеринодар «быстрее лани»...