Такой подход к незнакомому офицеру мне очень понравился, и я вывел заключение, что он, этот незнакомый мне полковник, которого я вижу впервые в своей жизни, — офицер умный и серьезный. У скирдов все спешились.

— Познакомьтесь, подъесаул, — говорит он, — это сестра милосердия Корниловского полка... а это мой адъютант, сотник Клерже*... это офицер для поручений прапорщик Сергеев. Это весь мой штаб бригады, — закончил он.

Мы все запросто расселись вокруг, казаки достали из своих сум закуску. Полковник Науменко был очень прост и приятен в обращении со всеми. Он был внимателен к сестре милосердия, шутя, острил над ней и над своим адъютантом сотником Клерже, называя его только по имени «Саша». Окончив закусывать, я спросил: когда мне можно будет вернуться в Армавир?

— Зачем? — спрашивает он.

— Я имею предписание Войскового штаба на службу во

2-й Кубанский полк и должен его найти.

— Никуда Вы не поедете, подъесаул. Вы останетесь в нашей дивизии. Я Вас назначаю в Корниловский полк. Нам нужны кадровые офицеры, и Вы примите сразу же сотню, — спокойно, как уже решенное, произнес он.

— Господин полковник! Я имею предписание и не могу ослушаться, — докладываю ему.

— Вам нравится быть офицером Корниловского полка?

— Я мечтал об этом еще в Екатеринодаре, — искренне ведаю ему.

— Ну, очень приятно. Так я Вас туда и назначаю, и всю ответственность перед Войсковым штабом — беру на себя. Саша! Напиши предписание подъесаулу, — закончил он, обращаясь к сотнику Клерже.

Все это произошло так неожиданно, странно, как и приятно. Я тогда не знал, что полковник Науменко только что принял бригаду в 1-й Конной дивизии.

Странная случайность: сотник Клерже, оказалось, уже был жених этой сестры милосердия. С февраля по май 1919 г., командуя Корниловским полком на Маныче в 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева, я получил рапорт от сотника Клерже из Екатеринодара с просьбой разрешить вступить в первый законный брак с нею. По положению мирного времени, этот вопрос разбирался обществом офицеров полка. Мы все любили Сашу Клерже, исключительного добряка, как и хорошо знали свою сестру милосердия. Постановление общества офицеров утвердил; собрали денег и командировали в Екатеринодар от полка офицера на свадьбу, с поручением «купить хороший подарок».

Полковник Науменко был очень опечален гибелью полковника Федоренко. По его словам, это был не только отличный офицер, но и его личный друг по 1-му Полтавскому полку мирного времени. Принимая бригаду, он вызвал своего друга, чтобы передать Корниловский полк достойному. И вот Федоренко вышел на курган Шамшале-тюбе, что перед станицей Михайловской, навел бинокль в сторону красных и... упал, сраженный пулей в голову.

— Ну, а теперь валяйте в полк. Полком командует войсковой старшина Камянский*, знаете ли Вы его? — говорит Науменко весело.

— Не знаю, — отвечаю. Встаю, прощаюсь и еду в полк, который где-то в версте или двух от нас.

Спешенная конная масса человек в 500 стояла в неглубокой ложбине, держа лошадей в поводу. При ней ни одного офицера. Спрашиваю — «где командир полка и господа офицеры?» Отвечают: «под курганом» и показали руками на запад.

В полуверсте стоял небольшой курган. Иду к нему крупной рысью. Прохожу голое поле. Слышу некоторый свист дего-то, а чего, не знаю. Из-под кургана кто-то поднялся и резко машет рукой — «слезай!» (условный кавалерийский сигнал). Я не понимаю «в чем дело», смотрю вперед и иду тем же аллюром.

«Дзынь... дзынь...» — вдруг услышал так знакомый звук полета пуль над головой.

«Обстреливают... — пронеслось в уме, — но откуда?» — думаю.

Из группы людей под курганом вскочили на ноги еще двое и нервно машут папахами, давая тот же кавалерийский знак — «слезай!» Я понял, что прохожу обстреливаемое красными пространство, почему — чуть-чуть подав корпус вперед и нажав коленями на тебеньки седла — как мой молодецкий Карабах быстро перешел в прыткий намет.

«Дзынь-дзынь...» — зачастило.

Доскакав до кургана, соскочил с коня. Под ним лежало человек 15 офицеров. На кургане и по его сторонам — редкая цепь казаков, фронтом на запад. Бросив взгляд на группу офицеров, — сразу же узнал друзей. Это были: сам командир полка войсковой старшина Камянский, бывший командир 3-й сотни 1-го Таманского полка в Турции, с которым я был дружен, подъесаулы Черножуков* и Сме-нов*. Я попадал сразу же в семью друзей, и мне стало так легко-легко на душе.

Я был без вестового. Держа коня в поводу, быстро заговорил под пулями:

— Господин войсковой старшина, подъесаул Елисеев представ...

— Да ложитесь скорей!.. Какой тут к черту может быть рапорт?! — своим тонким голосом, так мне знакомым, кри-чит-смеется милый и добрый Камянский, чуть приподнимается и тянет мне свою руку. — Откуда и как? — весело спрашивает он.

И я, пользуясь «вольностью позиционного положения», здороваюсь за руку со всеми. Черножуков и Сменов, старые друзья еще по мирному времени, радостно приветствуют со встречей и с назначением в их полк. В кратких словах рассказываю о своей «одиссее».

— Ну и хорошо, — говорит Камянский, прочитав предписание полковника Науменко. — Георгий Иванович! Вам как самому младшему в чине придется сдать 2-ю сотню подъесаулу Елисееву, — говорит он красивому пухленькому хорунжему, возрастом за 30 лет.

— Слушаюсь, — отвечает он, и я вижу, что это ему неприятно. Это был хорунжий Дронов*, старый екатери-нодарец.

К ночи полк отошел к знакомым уже мне скирдам соломы, выставив в охранение одну сотню казаков. Это было 13 сентября 1918 г. В этот день наличный офицерский состав полка на позиции, был следующий:

1. Войсковой старшина Камянский — вр. командующий полком.

2. Есаул Шурихин* — командир 1-й сотни.

3. Подъесаул Елисеев — вр. командир 2-й сотни.

4. Подъесаул Черножуков — командир 3-й сотни.

5. Сотник Зеленский* — вр. командир 4-й сотни.

6. Сотник Лебедев* — вр. командир 5-й сотни.

7. Подъесаул Сменов — командир 6-й сотни.

8. Есаул Удовенко* — полковой адъютант.

9. Прапорщик Ишутин* — начальник команды связи.

10. Прапорщик Астахов* — его помощник.

Младшие офицеры:

11. 1-й сотни — прапорщик Шиллинг*. 12. 2-й сотни — хорунжий Дронов. 13. 2-й сотни — прапорщик Ищенко*.

14. 3-й сотни — хорунжий Копчев*. 15. 4-й сотни — прапорщик Бэх*. 16. 5-й сотни — прапорщик Бэх (большой)*. 17. 6-й сотни — поручик Пухальский*. 18. Прапорщик Дзюба* — вр. начальник пулеметной команды.

В станице Усть-Лабинской находился обоз 2-го разряда с заведующим хозяйством полковником Кротовым*. При обозе 1-го разряда в Скобелевском хуторе было около 100 казаков и 8 пулеметов на линейках.

В полку в строю, на фронте, было около 500 казаков. Самая многочисленная была 2-я сотня, имея в строю чуть свыше 90 казаков. За исключением 1-й сотни, состоящей из казаков Новопокровской, Ильинской и Дмитриевской — остальные сотни состояли из казаков черноморских станиц, преимущественно Ейского отдела, через которые проходил полк во 2-м Кубанском походе. По своей психологии полк был чисто черноморским, сотни отлично пели песни. В тылу находилось много раненых офицеров и отпускных, почему почти все должности в строю занимались «временно».

Походно-боевой быт полка

Наш полковой бивак у скирдов соломы, в степи. Сотни, не расседлывая лошадей, стоят под открытым небом. Ни деревца кругом. Стога соломы — единственное наше укрытие от дневной жары. По очереди — одна сотня в охранении на линии кургана Шамшале-тюбе, который переходит из рук в руки — то белым, то красным. На нем полк уже понес большие потери. Это нервирует людей.

Сотенное питание приходит из обоза в походных кухнях. Кормят казаков сытно. У них много мяса, хлеба, овощей, фруктов. Все это идет полубесплатно из богатых станиц от щедрого казачьего населения. Бахчи в полной зрелости своих плодов. Они заброшены хозяевами, так как идут переменные бои, и работать в поле опасно, почему в сотнях много арбузов и дынь. В общем, казаки ни в чем не нуждаются, за исключением боевых патронов, которых у казака 5-10 в патронташе. Вся сила полка — удар холодным оружием, т. е. конной атакой, в то время как красные просто засыпают своим огнем.