Если подсчитать только эти перечисленные полки, то получается двадцать два конных полка. Но — на Кубани было мобилизовано к этому времени десять призывных возрастов. Естественно, были сформированы и действовали, не перечисленные мной полки Войска — 1-й Таманский, 2-й Таманский, 1-й Полтавский, 2-й Полтавский, 2-й Черноморский.

Итого получается 27 полков, но не 16, как пишет генерал Деникин. Количество кубанских пластунских батальонов к началу сентября 1918г. генерал Деникин определяет числом «восемь». Где они действовали, — не указано. Но, описывая Северо-Кавказскую операцию, с перечислением боевых единиц Добровольческой армии в ноябре 1918 г., указано следующее, им же (т. 4, стр. 106, 107):

1. Армейский корпус генерала Ляхова*:

а) 1-я Кубанская пластунская бригада генерала Слаще-ва, б) 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Гейма-на*, в) 1-я Кавказская казачья дивизия генерала Шкуро (тогда Шкуро был в чине полковника, Ф.Е.), г) Черкесская конная дивизия генерала Султан-Келеч-Гирея*, д) Терские отряды — казаки и горцы, е) Баталпашинское казачье ополчение.

3-я Кубанская пластунская бригада генерала Ходкеви-ча* действовала в Ставропольской губернии (указано там же, Ф.Е.).

Число батальонов побригадно не указано, но надо полагать, что в трех бригадах их было больше, чем восемь, как определяет раньше генерал Деникин.

Все эти боевые силы выставило Кубанское Войско до полного очищения от красных войск всей территории Кубани, которое произошло в конце октября 1918 г. При этом надо подчеркнуть, что это были чисто казачьи полки и батальоны Кубанского Войска из его 1 400 000 казачьего населения. 50 000 черкесского населения выставили дивизию своей конницы. Иногороднее население всей Кубани, т. е. не казаки — распоряжением генерала Деникина — подлежали мобилизации только по его приказу и не в кубанские казачьи части. Этого не казачьего населения Кубани было около 1 600 000.

Что происходило у красных

«В это время у большевиков наступил полный развал и дезорганизация как в военном, так и в гражданском управлении. Об этом свидетельствует не только самовольный уход с фронта конной дивизии Жлобы, но и отказ командующего Таманской армией Матвеева подчиняться Сорокину.

Во второй половине сентября 1918 г. Матвеев собрал на совещание в Армавире командиров частей этой армии, и совещание одобрило заявление Матвеева о непризнании им главнокомандующего Сорокина. Последний вызвал Матвеева в Пятигорск и там расстрелял его по приговору военно-полевого суда. Эта казнь вождя Таманской армии вызвала страшное возмущение в рядах этой армии и усилила среди большевистских руководителей давнее недоверие к Сорокину. Согласно указаниям из Москвы, единоличная власть командующего войсками (на северном Кавказе, Ф.Е.) была заменена революционным военным советом в составе председателя Полуяна (казака ст. Елисаветинской) и членов совета: Гайчинца, Петренко, Сорокина и Крайнего. Был организован новый штаб, во главе с Одарюком. Эти изменения в верховном руководстве большевистскими силами только усилили дезорганизацию. Сорокин не хотел оставаться в тени.

Среди большевистских войск велась усиленная подпольная агитация: одни обвиняли Сорокина в измене и предательстве, другие обвиняли центральный исполнительный комитет Северо-Кавказской республики в том же. Когда было приказано расформировать штаб Сорокина — последний очень резко выступил против этого распоряжения. 14 октября Сорокин приказал чинам своего штаба арестовать членов центрального исполнительного комитета — Рубина, Крайнего, Дунаевского, Режанского и Власова и через несколько дней расстрелял всех их. Кроме Власова — все расстрелянные были евреи (Трагедия казачества, ч. 1).

По этому поводу в «Очерках гражданской войны на Кубани» советский писатель Г. Ладоха на стр. 115 пишет: «Аресты и расстрелы произвели на окружающих страшное впечатление. Все были терроризованы и не знали — что предпринять? В станице Невинномысской состоялся краевой съезд советов и делегатов фронта. Съезд стал на сторону центрального исполнительного комитета и объявил Сорокина и весь штаб его — вне закона. Избранная съездом «чрезвычайная тройка» беспощадно расправилась с лицами, замешанными в кровавом преступлении. Более 40 человек были расстреляны. Сорокин пытался спастись в Ставрополье, занятом советскими войсками накануне выступления Сорокина, но был арестован. Командир одного из Таманских полков, Высленко, застрелил его в тюрьме (в Ставрополе, Ф.Е.), как объявленного вне закона».

Дальше Ладоха пишет, что — «Приказом революционного военного совета Северо-Кавказского военного округа, находившегося в Царицыне, — группе Кубанских советских войск, реорганизованной в 11-ю армию, предписывалось войти в связь с 10-й армией, действовавшей справа, в районе Маныча, и с 12-й армией, находившейся в Терской области. Для соединения с 10-й армией надо было взять Ставрополь, и он был взят 14 октября Таманской армией под командой Ковтюха*, офицера из иногородних станицы Полтавской».

В эти дни 1-й Запорожский, 1-й Уманский и Корниловский полки находились в станице Урупской под начальством полковника Топоркова, остальные же полки — 1-й Ека-теринодарский,1-й Линейный и Черкесский конный в районе станицы Безскорбной, и никто ничего не знал, — что именно происходило на общем фронте и что 14 октября красные заняли Ставрополь.

Генерал Деникин по поводу этих операций красных войск в 4-м томе пишет: «10-го октября 1918 г. Невинно-мысская группа большевиков перешла в наступление на север, на фронте дивизии Дроздовского. Отряду Дроздовско-го (3-я пехотная дивизия и Кубанская пластунская бригада, не указана какая, Ф.Е.) предстояло всемерно задерживать противника до прихода с севера 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая. Генералу Казановичу* (1-я пехотная дивизия, Ф.Е), Врангелю и Покровскому было подтверждено напрячь крайние усилия, чтобы сбросить лево-бережную группу противника в Кубань и тем развязать нам руки на Ставропольском направлении.

Генерал Казанович 13 октября внезапной атакой овладел Армавиром. Конница Врангеля не могла развить этот удар: 10 октября она была прикована к Урупу настойчивыми атаками противника, причем станица Безскорбная несколько раз переходила из рук в руки. Только 15 октября дивизия вышла частью своих сил на правый берег Урупа. Но 17 октября большевики перешли в контрнаступление на всем фронте между Урупом и Кубанью и оттеснили конные части генерала Врангеля за Уруп, а дивизию генерала Казано-вича — под Армавир.

В эти дни Минеральная группа красных несколько раз возобновляла наступление на полковника Шкуро по всему фронту, от Невинномысской до станицы Суворовской, но безрезультатно, и партизаны Шкуро по-прежнему совершали удачные набеги на железную дорогу».

При таких обстоятельствах на фронте — вечером 13 октября 1918 г. в станицу Урупскую прибыл полковник Бабиев Николай Гаврилович и вступил в командование нашим Корниловским полком.

Я в Урупской. Быстро нахожу штаб своего полка. Вхожу в казачий дом и среди командиров сотен — вижу Бабиева. Он стоит боком к двери, подняв левую полу черкески, и фельдшер накладывает ему пластырь на «сиденье».

— Господин полковник! Временно исполняющий должность полкового адъютанта подъесаул Елисеев — представляюсь, — рапортую официально, умышленно подчеркивая слова «временно исполняющий должность полкового адъютанта».

Бабиев дружески улыбается в свои серые глаза, крепко жмет руку.

— Ну, вот... уже я и ранен у Вас в полку, — смеется он.

Оказывается, выехав за станицу осмотреть линию расположения красных, легко ранен в ягодицу. Пуля застряла в седельной подушке. Ее извлекли оттуда, и Бабиев показывает ее мне. Все это было так неожиданно — и приезд в полк Бабиева, и его ранение. В комнате собраны все командиры сотен. Бабиев хочет познакомиться с ними в частной беседе. После рапорта поворачиваюсь к ним и вижу новые лица: полковника Артифексова*, полковника Налетова* и очень моложавого зауряд-врача. Артифексова я знал по Турецкому фронту. Бабиев прибыл со своим полковым штабом, сформированным в Екатеринодаре.