В своих воспоминаниях генерал Врангель пишет, что он привык и мог разговаривать с войсками, но в тот день, переговорив с Безладновым и передав ему какой-то пакет, — он сел в свою машину и тронулся назад, не сказав нашему полку ни одного слова. Безладнов же повернул коня и ленивой рысью возвращался к полку. Полк продолжал стоять молча, тоскливо. Общая картина получилась скучная и томительная.
В полной тишине полка вдруг я слышу слова из передней шеренги своей сотни:
— Шо воно такэ? — т. е. кто это таков?
— А чор-рти... — вторит ему кто-то.
Офицером я впервые стою перед строем черноморских казаков, и такая вольность меня и удивила и задела. «Строй есть святое место» — говорит наш воинский устав и вдруг такая вольность! Быстро повернувшсь в седле кругом — повел строго глазами вдоль строя передней шеренги, но... казаки смотрели вперед и лица их были «мертвы»...
Спокойный Безладнов объявил полку, что завтра, с рассветом, назначено общее наступление дивизии. На ночь полк разместился на прежнем месте, все у тех же стогов соломы. Перед ужином, собрав сотню, упрекнул ее, что она, как и все сотни, плохо ответила начальнику дивизии на его приветствие и не сказала слова — «превосходительство».
— Далэко було, и нэ видно було, чи то було прэвосходы-тэльство, чи ни... — кто-то ответил из задних рядов. Открывался новый лик казака.
Прорыв в тыл к красным
В средних числах сентября месяца 1918 г. Таманская красная армия занимала на Кубани толью территорию Ла-бинского полкового округа с городом Армавиром и часть Баталпашинского отдела с центром в Невинномысской. Со стороны Ставрополя на нее давили пехотные части Добровольческой армии и 2-я Кубанская казачья дивизия полковника Улагая; на Армавирском направлении действовала 2-я пехотная дивизия полковника Дроздовского; со стороны станицы Петропавловской, вправо и влево от нее — 1-я Конная дивизия генерала Врангеля; со стороны Майкопа — 1-я Кубанская казачья дивизия генерала Покровского и со стороны станицы Баталпашинской, как центра, действовали разные отряды и полки полковника Шкуро, потом переименованные в 1-ю Кавказскую казачью дивизию. Фактически Таманская красная армия была окружена с трех сторон, имея в своем распоряжении единственную железнодорожную магистраль Армавир—Невинномысская и дальше в Терскую область и Петровск, что на Каспийском море.
Как всегда, нам, строевым офицерам, общая обстановка совершенно не была известна. Ночью на 18 сентября в полку получен был приказ по дивизии, что она с рассветом сделает прорыв на станцию и станицу Курганную с востока. Ночью же в полку получен был и приказ по нашей бригаде от полковника Науменко, и так как он касался лично меня, то он хорошо запомнился. В нем писалось, что Корниловский полк назначается в авангард; от него выслать две головных сотни — 1 -ю и 2-ю, под общим командованием подъесаула Елисеева; головным сотням идти впереди полка шагом, в 2 верстах, держа конной цепочкой связь со своим полком и ни в коем случае не отрываться дальше от полка.
Задача головным сотням: заняв станцию Курганная, продолжать движение до Кош-Хабльской переправы через Лабу, и если удастся занять эту переправу, то связаться с бригадой полковника Мурзаева, которая действует с северо-запада против этой переправы.
Этот приказ мне запомнился хорошо потому, что 1-й сотней командовал есаул, старше меня в чине и старший по пребыванию в полку. Я же, только что прибывший всего лишь пять дней тому назад в полк, совершенно не знал боевой обстановки и получал очень ответственную задачу. И в том, что дивизия займет станцию и станицу Курганную и тем отрежет главную группу пехоты красных в станице Михайловской, — сомнений не было никаких.
В полночь, к нашим скирдам соломы, подошли пехотные части 2-й дивизии полковника Дроздовского и сменили наше полковое сторожевое охранение. Эта дивизия, 13 сентября оставив Армавир, теперь была переброшена сюда, чтобы, наступая на Михайловскую с северо-востока, отвлечь внимание красных от прорыва нашей дивизии с востока.
При полной темноте 18 сентября, с головными сотнями и 4 пулеметами на линейках, выступил. Сотни шли по ложбине, к мостику через Чамлык, находившемуся у самого полотна железной дороги. По пути головной разъезд захватывает пост красных в 5 красноармейцев. Уже светало. Два казака, ехавшие на мажаре в степь из Михайловской, сообщили, что в их станице очень много пехоты — «как червей их там, проклятых...» — пояснили они.
Головные сотни прошли деревянный мостик через Чамлык. Торная пыльная дорога лежит перед ними до самой станции Курганной. Слева, к югу, совершенно рядом — тянется железнодорожное полотно, а справа, к северу — сплошное поле кукурузы и подсолнечников. Все тихо, мертво кругом в предутренней дремоте. Рассвело. Уже видны станция и станица Курганная, как и Михайловская от нас к северу. Мы уже в тылу у красных. На широких рысях нас обгоняет сотня казаков. Впереди нее высокий тонкий ротмистр в фуражке.
— Кто Вы и куда? — бросаю ротмистру.
— Партизанская сотня 1-го Екатеринодарского полка, для захвата станции Курганная, — коротко отвечает он, не останавливаясь. Но не прошло и 20 минут, как вижу, что эта партизанская сотня, широким наметом, и уже в колонне «по шести», мчится прямо на нас, готовая все смять на своем пути. Ничего не зная о случившемся с нею и дав ей дорогу, — слышу от ротмистра:
— Скорее уходите!.. Позади бронепоезд!
И действительно: бронепоезд красных, хищным ястребом, несется на нас со стороны Курганной, готовый, как Змей Горыныч, раздавить, проглотить нас. У казаков только винтовки и пулеметы на линейках, и он неуязвим с нашей стороны. И единственное наше спасение — только в отступлении.
— Отделениями на-лево кругом! Широкой рысью — назад! Марш-марш! — пронизываю длинный конный строй казаков.
И только что мы проскочили наш узкий мостик через Чамлык, свернули налево и рассыпались по кукурузе, — как бронепоезд был уже на нашем уровне, быстро остановился и немедленно же осыпал сотни жестоким пулеметным огнем.
Рассыпавшись по кукурузе в две линии, фронтом к броневику, — послушные команде казаки спокойно оставались на своих местах, в каких-нибудь 150 шагах от бронепоезда противника, и лишь некоторые из них склонились грудью к передней луке. Высокая насыпь железнодорожного полотна дала нам как бы «мертвое пространство». Роем пчел пули пролетели над головами казаков и резко, сухо затрещали по твердым листьям кукурузы позади них.
Быстро соображаю, что по стрелковому уставу — огонь сверху, с горы — не всегда бывает действительный, дает «перелеты», и этим немного успокаиваюсь. Но тут слева, и также неожиданно, со стороны наших главных сил — раздались два резких орудийных выстрела, попавших прямо в бронепоезд. Он зашипел, заерзал, немедленно же ответил из своих орудий, потом дал задний ход и тихо скрылся от нас за лесом, что у переправы. Наши орудийные выстрелы преследовали его. Он отвечал. И между ними началась орудийная дуэль.
Ко мне подскакал полковник Науменко и тоном, не терпящим возражений, сердито приказал «преследовать бронепоезд». В колонне «по три» быстро выскочили сотни на дорогу, вновь через мостик, и устремились в преследование, но бронепоезд красных, обсыпав колонну шрапнелью, тихо отползал к Курганной. Наши пушки «не доставали» его, так как были горные, а бронепоезд был вооружен полевыми орудиями. Так было досадно тогда...
Рассыпав сотни в лаву — продвигаюсь к Курганной под шрапнельным огнем. Остальные сотни полка, перейдя Чамлык по тому же мостику, рассыпались почему-то на юг, по направлению к станице Константиновской. Их головные разъезды видны были далеко влево от нас, на курганах. Правофланговый разъезд головных сотен уже перерезал дорогу Михайловская—Курганная, захватив при этом около 30 подвод с продуктами.
«Один из наших боковых отрядов захватил большевистский обоз до 30 повозок, груженных овсом и хлебом», — так пишет генерал Врангель (Белое Дело. т. 5. стр. 77).
