Их захватил небольшой урядничий разъезд моих головных сотен, но не отряд. Почувствовалась «заминка в наступлении», чтобы не сказать хуже...

За Михайловской слышалась сильная ружейная и пулеметная стрельба — это вела бой с красными 2-я пехотная дивизия полковника Дроздовского, но в нашу сторону, со стороны Михайловской, никто не выступал. Головные сотни Корниловского полка сдерживал своим орудийным огнем только бронепоезд красных. Остальные четыре сотни полка «сдвинулись» влево, на юг и стали терять связь со своими головными сотнями. Пришлось пересечь полотно железной дороги и образовать с ними «одну линию всадников в кукурузе».

На скирдах соломы, по нашу сторону Чамлыка, видны были фигуры людей. Там, как пишет генерал Врангель, был его наблюдательный и артиллерийский пункт. Возле них стояла спешенная конная группа в две-три сотни человек, кажется — 2-й Офицерский конный полк дивизии Дроздов-ского. Где были остальные три полка дивизии — 1-й Екате-ринодарский, 1-й Запорожский и 1-й Уманский — мы не знали и не видели их. Но по всему было видно, что наше появление здесь было полной неожиданностью для красных, как и то, что мы уже потеряли момент захвата Курганной. Вместо молниеносного наскока на нее всеми полками — лавами разбросан был только Корниловский полк; остальные полки бездействовали, и штаб Конной дивизии сидел на скирдах соломы...

Красные зашевелились. Из станицы Курганной выступила пехота вперемежку с конницей и без затруднения остановила жидкие лавы Корниловского полка. Высокая кукуруза и подсолнечник совершенно скрывали от нас их наступавшую пехоту. По всему широкому полю кукурузы видны были головы конных, наших и противника, определяющих линию фронта.

Вдруг из станицы Михайловской кучной массой несется конница человек в 200 на скирды, на штаб дивизии, явно угрожая нашему тылу. И если она захватит переправу через болотистый Чамлык, то мы попадем в ловушку. Но в этот момент генерал Врангель схватывает какой-то полк такой же силы и резервной колонной, сам впереди нее, широкой рысью, очень уверенно идет навстречу врагу.

Нам издали хорошо была видна эта прекрасная картина конного маневра. Силы были равны, но возьмет верх сильный духом. Видя смелое движение против них, — красные убавили свой аллюр, а генерал Врангель уже перешел в широкий намет. Красные не выдержали, повернули назад и разрозненно отскочили к южным окраинам Михайловской.

Отбросив красных, Врангель быстро отошел к скирдам. Здесь им была проявлена похвальная личная смелость.

Наше наступление-прорыв явно захлестнулось. Нас теперь бьют уже с двух сторон — с севера из Михайловской и с запада из Курганной. Чувствовалось, что мы ослабеваем. Противник же неуязвим, за отсутствием у нас патронов. Левый фланг нашего полка, с далеких курганов, стал отходить крупной рысью. Ободренные красные активно перешли в наступление на мои головные сотни. Шагом, по кукурузе, отходим и мы. Видя это, генерал Врангель, на невысоком кабардинском коне, в гимнастерке и фуражке, наметом скачет к нам, в лавы. Он уже недалеко от нас, и мы слышим его мощный твердый голос:

— Молод-цы кор-нилов-цы! Впе-ре-од!

Здесь я помещу строки самого генерала Врангеля (стр. 77): «Около часу дня цепи красных показались со стороны Курганной, охватывая наш правый фланг. Одновременно конница противника стала на рысях обходить нас, угрожая перехватить переправу через мост на реке Чамлык. В резерве у меня было 4 сотни Корниловского полка. Я приказал им атаковать конницу красных. Сотни развернулись в лаву, двинулись вперед, но, попав под фланговый пулеметный огонь красных, смешались и стали отходить.

Конница противника продолжала продвигаться. Положение становилось критическим: с захватом моста, имея в тылу болотистый, трудно проходимый Чамлык, — мы могли оказаться в тяжелом положении, нашей артиллерии грозила гибель. Я послал частям приказание медленно отходить к переправе и артиллерии — «сняться». Лава корниловцев быстро отходила. В сотнях заметно было замешательство. Я решил личным примером попытаться увлечь части за собой и, вскочив на лошадь, поскакал к отходившим корниловцам. Часть казаков повернула, другие приостановились. Стала отходить лава противника. Увлекая казаков криками, я бросился за противником, однако, обернувшись, увидел, что за мной следует лишь небольшая часть казаков. Остальная лава крутилась на месте. Ружейный огонь был чрезвычайно силен. Пули свистали, щелкали о землю, вздымая пыль.

Редко мне, за мою продолжительную боевую службу, пришлось бывать под таким огнем. Упал раненым мой значковый казак. У моего офицера-ординарца убита лошадь. Батарея наша снялась, и было видно, как она отходит рысью к переправе. Немногие скакавшие за мной казаки стали постепенно отставать. Пришлось повернуть и мне. Выругав казаков, я приказал им спешиться и занять небольшой хуторок у переправы».

Генералом Врангелем очень красочно описан этот момент боя, но это было немного не так. А было вот как.

Видя такое неожиданное и очень смелое появление самого начальника дивизии, скакавшего к лавам (сотни стояли в кукурузе, но не отходили, как пишет генерал Врангель), —-ближайшие сотни, моя 2-я и 4-я сотника Зеленского (Врангель появился в стыке этих двух сотен), дружно рванулись вперед, но не за генералом, а с генералом. Мы, командиры сотен, были сами в лаве и даже впереди нее и видели, как скакал к нам генерал. По чувству обыкновенной воинской гордости, мы, до приближения его к нам с криками «молодцы корниловцы — вперед!» — бросились сами вперед с казаками, насколько позволяла коням высокая кукуруза, путавшая им ноги.

Нас, малочисленных и беспомощных, красные наглядно давили назад, к переправе. И мы тогда не знали, что отступление другим частям было дано начальником дивизии. И если это было так, то наша ничтожная жидкая лава трех сотен (моих 2 головных и соседней 4-й, сотника Зеленского) уже не могла спасти положение.

Красные, увидев наше движение вперед, открыли жесточайший огонь. Сотни, проскакав по-кукурузе несколько десятков шагов, замялись. Чувствуя свое превосходство в силах и видя по фронту отступление конных казаков рысью, — красные сами перешли в контратаку. Они были в кукурузе так близко от нас, что мы ясно слышали их крики:

— Лови!.. Лови генерала... «иво мать!»... — и еще смелее устремились на казаков.

Сотник Зеленский, находившийся в непосредственной близости от Врангеля, подскочил к нему и стал что-то активно говорить, а что — я не расслышал. Врангель остановился, потом повернул своего коня и рысью пошел назад, переводя его в намет.

Порыв сотен был отбит. Красные усилили свой нажим. И головные сотни, вначале шагом, а потом рысью, и со всех сторон торопливо двинулись к мосту. Картина полного и безудержного отступления была очень тягостна.

Генерал Врангель свое повествование заканчивает так: «Батарея благополучно перешла мост. Полки медленно отходили к переправе, частью переправились выше по реке, вброд. Наконец пришло донесение от полковника Дроздов-ского — он сообщал, что атака его дивизии успехом не увенчалась. Части понесли жестокие потери, и он вынужден отказаться от дальнейшего наступления.

На душе у меня было мерзко. Операция, которая, казалось, неминуемо сулила успех, не удалась» (стр. 77).

Генерал Врангель ускакал от нас. Мы остались, и, естественно, каждый командир сотни стремился с честью вывести своих подчиненных из тяжелого и проигранного боя.

Как гибнут казаки...

Я на линии фронта лавы своей отступающей 2-й сотни. Обнаженной шашкой, «показом», сдерживаю казаков, чтобы они отходили рысью, ровно, и не выскакивали бы вперед меня. Правее меня отступает 4-я сотня сотника Зеленского, а левее — 1 -я сотня есаула Шурихина. Мы пересекаем грунтовую дорогу. Вот маленькая прогалина без кукурузы. Огонь красных усилился. Один казак не выдержал огня нам в тыл, выскочил из строя вперед, что-то крикнул, быстро соскочил с коня, схватился руками за лицо, словно у него неожиданно заболели зубы, и, как-то визжа и хрюкая, побежал вперед и... упал. С обеих его щек лилась кровь. Пуля пробила его лицо сбоку, насквозь. Его конь бежит за ним. Несчастный вновь вскочил на ноги, схватился за лицо и побежал. Два казака подскочили к нему и, с седел схватив его под мышки, помогли ему бежать, спасаться дальше.