Половине полка, трем сотням, спешившись и держа лошадей в поводу, — быть также в полной боевой готовности. Другая половина полка, сбатовав лошадей, со своими офицерами и с винтовками в руках, вошла в церковь, став строем в несколько шеренг. Казакам разрешено стоять в положении «вольно», но быть начеку. В черкесках, с винтовками в руках, гуськом, свыше 150 казаков вошли в церковь. Они должны простоять полслужбы и потом заменить те три сотни, которые остались на площади.
Село Дивное было большое и богатое. Просторная церковь. Празднично нарядная толпа зрителей, в особенности крестьянок, с зажженными свечами в руках — удивленно посмотрели на вооруженных казаков в святой церкви, но, видимо, поняли, что идет война, так надо — спокойно продолжали молиться.
На правой мужской половине, впереди всех, стоял наш молодой генерал Бабиев. Рядом с ним усатый генерал-пластун Ходкевич. Подойдя к Бабиеву — тихо, коротко доложил, что сделано на случай тревоги. Он чуть улыбнулся и кивком головы — одобрил.
Служба шла торжественно. Служили три священника и среди них наш полковой батюшка Золотовский из станицы Терновской Кавказского отдела — высокий, стройный, красивый. Он имел гражданскую прическу, коротенькую подстриженную бородку, чисто выбрит выше нее, а в частной жизни носил штатский костюм. Прибыл в полк он на днях, и я впервые вижу его в церковном облачении. Он был красив в нем и выглядел очень благообразно.
Мне всегда казалось, что священники, отправляя церковную службу, в эти часы не живут личной жизнью, забывают все мирское. Мне думалось, что в эти часы их мысли витают только на небесах, в разговоре с Богом. Но в эту памятную ночь, когда я стоял впереди своих казаков-корниловцев, — я встретился с глазами своего полкового священника. И он не только что посмотрел на меня «по-человечески», но, как мне показалось, — он чуть улыбнулся глазами. И мне показалось, что он в душе сказал ласково так: «Очень приятно, Ф.И., что вы прибыли в церковь со своими казаками... и я теперь еще торжественнее буду отправлять церковное богослужение. Спасибо вам». И я не ошибся: он так и рассказал мне свои чувства потом, когда увидел ряды своего Корниловского полка в церкви.
Красные не сделали набега на нас в эту ночь Святой Пасхи. Полк вернулся на свои квартиры и лег спать. Но казачий пасхальный обед начался рано. При раздаче вина и водки по сотням присутствовали многие офицеры, все вахмистры и взводные урядники от сотен и команд полка, со своими артельщиками и многими помощниками. Присутствовали не потому, что нужно было, а потому, что это было впервые в полку, а может быть, и во всей их военной службе. Я и сам, за всю свою военную службу, начиная с 1910 г., — впервые вижу, что для казаков была приготовлена та традиционная «чарка водки», о которой так беспокоился всегда Суворов; и которая так необходима была каждому воину, в особенности на войне.
На Турецком фронте в 1-й Великой войне 1914-1917 гг., в лютые зимние стужи, оторванные от родной земли, почти всегда полуголодные, изможденные в постоянных думах о своей заброшенности казачьи полки, в частности наш 1-й Кавказский, — никогда не дали казаку этой «чарки водки» в праздники. Просто — было не принято. И об этом не думалось. Конечно, казаки пили вино в армянских селах, но пили только украдкой, под страхом наказания, секретно. Суворовская же «чарка водки» кроме физического — давала и моральное подкрепление и выпивалась законно, открыто, при всех и на глазах своих офицеров. И солдат, перед тем как выпить ее, заветную — снимал шапку и крестился.
Вот где была сила, радость, красота и святость этой «солдатской чарки водки», исходящей от самого батюшки-царя. Вот почему теперь пришли многие, чтобы посмотреть на эту официальную раздачу вина казакам.
Господь Бог послал в этот день мягкое теплое весеннее утро. Заведывающий хозяйственной частью полка подъесаул Козлов, из сверхсрочных образцовых подхорунжих мирного времени 1-го Кавказского полка, был скромен в своих распоряжениях потому, что он считался «молодым корниловцем».
Наблюдать картину раздачи вина, действительно, было очень интересно. Сотенные артельщики со своими помощниками прибыли с самыми настоящими и большими ведрами — «чтобы не упустить свое»... Кругом бочки толпились офицеры, вахмистры, урядники. Все ждали этого события, как чего-то особенно жизненного, но «не по питью», а вот именно как «казенной чарки водки». Наконец момент настал.
— Можно начинать, господин есаул? — спрашивает Козлов.
— Начинайте, Иван Матвеевич, — отвечаю ему.
— Ну, Господи благослови! — торжественно произносит он и громко, коротко говорит:
— Бойко! Открывай «чоб»! — И густая красная влага вина под своим напором в бочке — длинной дугой выбросилась вон... и первый же казак ловко подставил свое ведро. За ним подставлено следующее ведро, и потом еще — следующее, следующее, следующее, беспрерывно, по одному ведру с четвертью на каждый взвод казаков. Это было чисто запорожская раздача вина. Всем было очень весело и радостно. Черноморские остроты лились рекой тут же, как и лилось из 40-ведерной бочки так приятное на вид красное вино. Роздана и водка — по одному ведру на каждую сотню. Разные команды полка, по ревнивому подсчету вахмистров, — получили пропорционально численности в людях. Казаки на этот счет были ревнивы, подозрительны, но аккуратны.
С поздравлениями своих казаков — офицеры разошлись по своим сотням. И скоро «корниловский район» села заговорил песнями.
Празднику офицеров полка
Бабиев, имея «глаза и уши» в полку, — отлично знал, что в нем приготовились к празднику. Но эти его «глаза и уши» передавали с улыбкой и мне, что он думал.
«Если Елисеев лично не пригласит меня, — в полк я не приеду» — передали они мне его слова.
Я это понял, и мне это понравилось. Я отлично знал его пылкую и пристрастную любовь к полку, и знал, что он будет долго бесноваться, не побывав у нас. И никто его, даже и женщины, не удовлетворят так, как кутеж с офицерами Корниловского полка. Офицеры не могли не знать о неприятностях у меня с ним из-за пишущей машинки и особенно о ранениях. Сотник Васильев, как адъютант и свидетель всего этого, — он со свойственной ему резкостью в правде — возмущался открыто. Вот почему офицеры напряженно ждали: поеду ли я к Бабиеву с приглашением или нет? Но я и минуты не думал, чтобы не пригласить на столь Великий праздник кровью с нами связанного, молодецкого и всегда веселого генерала Бабиева.
Офицерский стол был накрыт в просторном и светлом зале местной школы, находившейся в районе полка. Всем офицерам предложено было прибыть верхом на лошадях к школе, для встречи Бабиева. К штабу дивизии нужно было проехать один квартал вправо и потом один квартал влево. Я там.
— Генерал у себя в комнате, наверху, — сказал мне начальник штаба.
Постучав в дверь, вошел. Бабиев был в своей верблюжьего цвета дачковой черкеске, при кинжале и револьвере, в папахе. Словно куда-то собрался ехать. Вид его был скучный, немного злой, а может быть, разочарованный. Я остановился у двери и, не снимая папахи, приложив руку к ней, докладываю:
— Ваше превосходительство, господа офицеры Корниловского полка и я — просим вас пожаловать к нам на полковой обед по случаю дня праздника Святой Пасхи.
Я хорошо знал Бабиева. Он был бесхитростный человек и добрый, но воспитанный в холе, которому с детства было позволено многое родителями как единственному сыну у них. Естественно, это развило в нем чувство «мне все возможно». Но когда он стал офицером, то начал познавать, что это было совсем не так. И «все для него» не могло быть: равные ему офицеры не хотели, а старшие не позволяли. Это его задевало, но — «все хочу» все же не вытравлялось жизнью. И если оно было сдерживаемо старшими и сверстниками тогда, когда он был молодым офицером, то теперь, когда он стал генералом и начальником пяти конных полков, — оно всплывало вновь.
Вот почему в светлый день Святой Пасхи, когда и природа даже оживает, и весь мир ликует Воскресением Христа, — ему было скучно и одиноко.
