Подобное преподношение генерал Бабиев мог получить и через сельского старосту. В тот период времени это было совершенно непредосудительно.
В субботу, перед Святой Пасхой
Полк в селе Дивном. Мы были так рады, попав «в центр», что решили достойно встретить и провести День Святой Пасхи, который приближался. Собрав сотенных командиров, рассказал им «свой план». Решили: щедро отпустить денег из экономических полковых и сотенных сумм, чтобы порадовать душу своих младших братьев-казаков.
В Святой Крест Ставропольской губернии, славившийся приготовлением вина, был командирован офицер с казаками, чтобы доставить к празднику 40-ведерную бочку вина и семь ведер водки, из расчета — ведро с четвертью вина на каждый взвод Краков и ведро водки на каждую сотню. В сотнях тогда числилось по пятьдесят казаков. В Страстную Пятницу вино было доставлено в полк и передано на хранение в полковой обоз, которым руководил строевой вахмистр Бойко, умный, честный и большой хозяин.
На второй день было очень теплое солнечное утро. После завтрака я прошел на полковой двор, проверить — все ли в порядке? Двор был чисто выметен до последней соломинки. До десяти двуколок поставлены в ряд. Сбруя повешена для просушки на солнце. Приятно пахло сеном, зерном и ремнями. Отдельно, на мажаре без дробин — пузато высилась 40-ведерная бочка с красным вином. Рядом, на двуколке — пять ведер водки в четвертовых бутылях. Все прикрыто брезентом от соблазна казачьих глаз. Вахмистр Бойко хорошо знал психологию своего брата-казака. Знал и я, и на ночь выставил к этим подводам вооруженный караул. Я боялся — как бы ночью казаки не проявили активности... Ведь такая у них серая жизнь! Абсолютно нет никаких удовольствий и развлечений! Нет и нормальной человеческой жизни, но зато риск — ежедневно, ежечасно. От этого легко проявить «соблазн», которого надо не допустить. Поэтому-то я и пошел проверить все сам и строго-настрого приказал — следить!
Бойко встретил меня рапортом приветливо, как всякий хороший хозяин, у которого все исправно. Я в черкеске, при кинжале и револьвере, но без шашки. Полковой двор против моей квартиры — так зачем же надевать шашку, да еще поутру? Я нагнулся у колеса двуколки и что-то рассматриваю внимательно, как вдруг толпа офицеров — быстро, шумно, весело нагрянула в чисто выметенный двор. Впереди всех сотник Малыхин — веселый, радостный. Я как-то и забыл, что он в командировке. Выше среднего роста, стройный, затянутый в темно-вишневую черкеску, он, через ножку, бегом подскочил ко мне, взял левую руку под козырек и громко произносит:
— Господин полковник, есаул Малыхин представляется по возвращению из Екатеринодара!
Первые два слова я пропустил, и моя мысль включилась, только начиная со слов — «есаул Малыхин». Я удивился, почему он называет себя есаулом, когда он только сотник?
Через высокие плечи Малыхина вижу необычайно радостные лица офицеров, и впереди всех особенно радостное лицо сотника Васильева, сотников Маркова, Лебедева,
Мартыненко, Иванова, Твердого, лицо хорунжего Литвиненко, Тюнина, Савченко и других хорунжих. При рапорте Малыхина — все они замерли в положении «смирно» и как-то отчетливо приложили ладони правой руки к своим папахам. Малыхин, отрапортовав, сделал шаг влево, словно давая дорогу тем, кто стоял позади него. Я подаю ему руку и говорю с улыбкой:
— Вы так скоро вернулись, Николай Павлович!
— Так точно, господин полковник! — рубит он. И, вновь взяв руку под козырек, произносит:
— Позвольте поздравить Вас с производством в полковники!
И теперь я понял, почему он титулует меня «полковником». Но я не успел ему ответить, как два десятка рук офи-церов-корниловцев подхватили меня и я, потеряв почву под ногами, полетел вверх...
— Ур-ра-а!.. Ур-ра-а!.. Ур-ра-а!.. — понеслось по двору.
— Да стойте!.. Стойте!.. Дайте понять, что случилось? — кричу им, а сам схватился за папаху, чтобы она не сорвалась с головы.
— Нашему дорогому полковнику — ур-ра-а! — кричит Васильев благим матом, и я опять полетел к небу и... обратно.
Наконец я на своих ногах. И, обращаясь к Малыхину, — спрашиваю:
— Николай Павлович — все ли офицеры произведены в следующие чины, в которые были представлены?
— Абсолютно все, господин полковник! — рубит он вновь меня словом «полковник», как бы получая от этого удовольствие. И в доказательство — повел горизонтально рукой.
Я смотрю на его погоны, — и они у него уже без трех звездочек славного чина сотника. Он был уже в погонах есаула. Я отлично знаю, кто представлен из сотников в есаулы, и они находятся здесь, но еще в старых погонах. Малыхин же купил себе погоны есаула уже в Екатеринодаре.
— Так почему же новые есаулы еще в погонах сотнг-ка?! — кричу всем.
Это был сигнал. Их тут же окружили, выхватили кинжалы и... сорвали звездочки благородного сотника, который стоял часовым даже у гроба Господня.
Все с удовольствием поддались «этому насилию», и только экономный сотник Васильев выкрикнул: «осторожнее — чтобы погоны не испортить!» В есаулы произведены и отсутствующие сотники Клерже и Пухальский. Остальных не помню. Малыхин же не унимается. Сделав лицо серьезным и взяв под козырек, произносит:
— Позвольте Вам, ото всех офицеров полка, преподнести погоны полковника!
И, достав из-за борта черкески, — протягивает мне их. Малыхин был умный и понимающий офицер.
Я беру погоны и смотрю на них. И мне стало почему-то грустно. Я почувствовал, что это еще рано для меня, для моих 26 лет от роду. Ведь я должен теперь посолиднеть, т. е. постареть, когда душа так еще молода! К тому же — я еще не насладился чином и есаула! И чин есаула для меня был солиден! А вот теперь я полковник. И, может быть, и конец карьеры? И так скоро?!
— Ну, господа, а теперь на обед ко мне! — говорю всем и мы, перейдя улицу, — были в своем штабе полка.
— Дайте приказ по войску о производстве, — говорю я Малыхину, когда сели за стол.
— Приказа еще нет, господин полковник, — вдруг отвечает Малыхин.
— Как, т. е., нет? — удивленно спрашиваю его.
И он при всех докладывает:
«После утверждения начальником нашей дивизии генералом Бабиевым — он со всеми наградными листами прибыл в Екатеринодар, представился с ними лично походному атаману генералу Науменко; последний так же утвердил их и представил в Войсковой штаб на подпись Войсковому атаману генералу Филимонову, от которого зависело производство. Но так как подходил праздник Святой Пасхи, то по техническим причинам — приказ о производстве отпечатан не был. Он выйдет официально только на 4-й день Пасхи, 12 апреля.
Меня это удивило. Не верить Малыхину я не мог, как официальному лицу по должности полкового адъютанта, но не мог я признать «на слово» производство своих офицеров и себя, почему — возвратил тут же ему свои погоны полковника. Это немного огорчило офицеров, так как они, не имея приказа по войску, должны оставаться в прежних чинах. А произведенных было не меньше тридцати человек. Но — приказ по войску действительно вышел на 4-й день Святой Пасхи, 12 апреля 1919 г., который и был получен в полку своевременно.
Святая Пасха на Маныче в 1919 г.
На этом собрании командиры сотен доложили мне, что казаки хотят быть на церковном богослужении и услышать в полночь из уст священника радостное и торжественное — «Христос Воскресе!»
Этот вопрос был нелегкий. Противник был от нас в 12 верстах, за Манычем. Астраханский мост через реку находился в руках красных, следовательно, инициатива нападения была также в руках красных. Им ничего не стоило перейти Маныч, и конной массой, пройдя по сухому ровному полю 12 верст, — напасть на нас, врасплох. И мы ждали этого нападения именно в ночь под Святую Пасху, когда душа верующего казачества будет в молитвах нестись к Богу, а следовательно, будет расслаблена воля, а они, безбожники, в сатанинской ненависти к Богу — только усилят свой порыв.
Поскакал к Бабиеву. Он разрешил полку быть в церкви, но быть в ней в полной боевой готовности. К 11 часам ночи Корниловский полк численностью до 400 казаков со всеми командами, в конном строе, прибыл на церковную площадь села и построился в резервную колонну. Восемь пулеметов сотника Мартыненко расположились вокруг полка, направив дула пулеметов по всем расходящимся от площади улицам. Мартыненко приказано быть все время только при пулеметах, в церковь не входить и быть в полной готовности ко всяким неожиданностям.
